На далеких окраинах

Полы большой хозяйской кибитки, широко и просторно расставленной на возвышенном месте, были приподняты, и ветер свободно проникал во внутренность жилища, освежая его душную атмосферу. Верхняя кошма была тоже откинута, и ровный мягкий свет вечернего неба, проникая сквозь решетчатые ребра крыши, сверху освещал сидящие полукругом оригинальные фигуры. На главном месте, на мягком слое ватных одеял, прислонившись спиной к кибиточным решеткам, сидел сам сановитый хозяин; неподалеку от него сидел мирза Юсуп, еще не успевший отряхнуть пыль со своего верблюжьего халата. Лицо его было тоже все в пыли и закопчено, над правым виском виднелся довольно значительный шрам, шрам новый; и когда кто-то, заметив эту новую прибавку, спросил: «А где это пророк послал тебе новую милость?» Юсуп уклончиво отвечал: «Так, случай тут был неподалеку».

Мирза Юсуп и все гости успели уже рыгнуть по второму разу.

Рыгание выражает то, что гость вполне удовлетворен угощением хозяина и наелся до последней степени. Позабыть рыгнуть значит показать себя человеком, совершенно не знающим приличия. Рыгать слишком часто, это тоже могут принять за слишком уж усиленную лесть, и потому тут тоже должна быть своего рода сноровка, которую и изучают вместе с остальными правилами азиатского этикета.

Итак, гости рыгнули уже по второму разу. Мирза Кадргул погладил свою седую, клинообразную бороду и велел убирать большое глиняное блюдо с остатками вареной баранины. В настоящую минуту из рук в руки переходила чашка с крепким кумысом, мастерски приготовленным самой старой Хаззават. Кумыс этот пили небольшими глотками, иные цедили сквозь зубы, ухватившись жирными губами за края чашки. Красивый мальчик, лет четырнадцати, возился у тагана с кальяном, раздувая в его сетке горячие уголья.

Вокруг кибитки собралась большая толпа и все старались протиснуться как можно ближе к решеткам, чтобы лучше слышать, о чем идет речь в жилище мирзы Кадргула.

— Так ты говоришь, что две тысячи кибиток? — спрашивал мирза Кадргул.

— Пожалуй, что и за третью хватит, — отвечал Юсуп. — Снялись, говорят, еще в прошлом месяце; теперь должны уже к самой Сыр-Дарье подходить.

— Отступники! Одно им слово, — заметил один из гостей, старый мулла Ашик. — И что их тянет к русским? Давно ли от них к Хиве перебрались, а теперь опять к ним перекочевали.

— А тогда другое было дело; тогда у них в Казале какой гусь начальником сидел!..

— Какой такой?

— Да совсем бешеный.

— Это Соболь-тюра, что ли?

— Да, он. От него и дальше Хивы забежишь. Мы слышали, в ту пору и русские купцы куда-то собирались откочевывать.

— Ну что же, хан как? — спросил опять мирза Кадргул. — Сердит очень; ведь ему это чистый убыток?

— Да, прибыли мало; да как их остановишь? Силой не возьмешь. Ведь почти три тысячи кибиток, тоже свою силу имеют. Да опять же и с русскими не хочет ссориться. Сказано — не тронь, ну, он и не трогает.

— Да, — вздохнул мирза Кадргул на всю кибитку, икнул и протянул руку за кальяном.

— В Бухару послы русские приехали, — сказал мирза Юсуп.

— Что такое еще?

— Да мир настоящий затеяли. Музаффар совсем в дружбу к ним лезет. На прошлой неделе еще, говорят, два конских вьюка золота отправил к ихнему губернатору.

— Эх! — вздохнул старый мулла Ашик, — Не по нашим дорогам это золото ездит.

— Ну что же? Всего себе не захватишь. Мир-то, ведь, велик, — заметил мирза Кадргул.

Кальян усиленно хрипел, переходя из рук в руки; угасающие уголья на тагане слабо потрескивали. В кибитке на несколько минут воцарилось полное молчание. Только слышно было, как тяжело дышала и перешептывалась толпа, вплотную налегшая на наружные решетки кибитки.

— Ну что, — наклонился к хозяину Юсуп, — этот у вас как, не балуется?

Он показал на Батогова, мелькнувшего близко, почти у самых стен.

— Ничего, работник хороший.

— То-то, хороший, а вы его поберегайте, выкупу за него никакого не будет: простой сарбаз; об нем, чай, и думать позабыли русские, а он вам, ежели не слишком налегать будете, еще лет тридцать, как добрая лошадь, прослужит.

— Вчера в степь за верблюдами ездили, — начал мулла Ашик, — его тоже с собой брали; лихо на коне ездит, получше кое-кого из наших.

— Гм, — подумал Юсуп, — посади его на добрую лошадь, хоть на Орлика, да дай ему оружие хорошее, да и выезжайте, хоть по два на одного, тогда и увидите, что это за наездник. Жаль вот только, — произнес он вслух, — что вера у них эта... Если бы его, как есть, в нашу перевести.

— А что? — спросил мирза Кадргул.

— Я говорю потому, — сказал Юсуп, — что он сам говорил мне как-то: «Я бы совсем в вашу веру перешел, мне уже теперь о своих и забыть-то надо, если бы только бить меня ни за что, ни про что перестали, да работы было бы поменьше, а то иногда не под силу приходится».

— Не под силу приходится, — проворчал за стеной киргиз-работник. — Небось, нынче меня так обземь ахнул, что до сих нор бока ломит.

— На соленых болотах, у Сайгачьего лога, болезнь какая-то на баранов пришла.

— Вот уже это беда наша совсем.

— В темир-каикских аулах колдуна зарезали.

— Это не желтого ли иранца?..