На далеких окраинах

Как узнать все это, как отыскать ее, у кого расспросить о ней, если не придется ее увидеть снова? А как хотелось ему опять увидеть это страдальческое лицо!.. Если бы Батогову предложили на выбор — или бежать сейчас, или же отложить побег еще на целый год, но зато в это время обещать ему возможность видеть и говорить с пленницей соседнего аула — он не задумываясь выбрал бы второе.

— Разве попросить Юсупа: он все узнает, ему это так легко устроить; он мне расскажет, — решил, наконец, Батогов; и с этим решением он стал дожидаться утра.

Он отполз подальше от общей кошмы, на которой спали работники.

— Ты куда это? — спросил его рядом лежащий, и спросил таким голосом, что Батогов сразу не догадался ему ли это говорят, или же он слышит бессознательный бред спящего.

Он снял с себя рубаху, сильно встряхнул ее и надел снова. Он лег прямо на песок, потерся об него немного сильно чесавшимся телом, и скоро его начала одолевать тяжелая дремота.

— Ты чего это ушел-то? — снова слышится тот же голос. Батогов не отвечал.

Темная фигура приподнялась, пристально на него посмотрела, приподнялась еще больше и разом запрокинулась навзничь.

— Эк стерегут как, черти! — подумал про себя Батогов. — И что им за прибыль такая?.. Тоже, ведь, рабочая скотина, как и я... — И он начал притворно храпеть, чтобы избавиться от дальнейших расспросов.

***

Чуть-чуть рассветало, а уже половина аула была на ногах; даже сам мирза Кадргул выглянул на минуту, заспанный, из дверей своей кибитки; выглянул больше для того, чтобы показать, кому следует знать о том, что хозяин уже проснулся. Заспанное, немного сердитое лицо мирзы снова скрылось за узорной кошмой и дверь плотно опустилась на свое место.

Батогов увел хозяйских жеребцов к колодцам, и опять не один, а с другими. Он захватил с собой и лошадей мирзы Юсупа, который, не выходя из кибитки, закричал ему:

— Эй ты, захвати и моих с собой, все равно за одним разом ходить к колодцам...

Юсуп выругался при этом, да так обидно выругался, что все работники расхохотались, услышав такое хорошее слово.

— Ах ты, свинья эдакая, — подумал Батогов и пошел отвязывать лошадей мирзы Юсупа, погладив при этом своего Орлика, который весело заржал при приближении пленного.

Умная лошадь всегда приветствовала Батогова ржанием, привычка, которая весьма не нравилась мирзе Юсупу, привычка, на которую как-то подозрительно смотрели заметившие это обстоятельство работники.

Спустя полчаса после того, как угнали лошадей к водопою, Юсуп вышел совсем одетый и вооруженный словно в дальнюю дорогу, сердито поглядел кругом, словно отыскивая кого-то глазами, и проговорил громко, так что во всех концах аула слышали:

— Ишь ты, собака паршивая, сколько времени у колодцев толчется!

— Да ты, мирза, куда собираешься, что ли? — спросил Кадргул, не выходя из кибитки.

— Ту неподалеку, в аул к Ахмету надо съездить, — отвечал Юсуп. — Пойти разве навстречу? — произнес он, как бы про себя и быстро зашагал к колодцам, над которыми, несмотря на утреннюю росу, стояла густая пыль, и в этой пыли смутно сливались рев верблюдов, ржание лошадей, унылое блеяние овец и громкие отдельные возгласы погонщиков.

Небольшая вереница всадников выделилась из этого пыльного облака; то были наши работники, которые маленькой рысцой вели лошадей с водопоя.

Мирза Юсуп шибче зашагал им навстречу.

— Эй ты! — крикнул он Батогову, когда они поравнялись, — давай лошадей сюда!

Батогов свернул немного в сторону; остальные работники поехали шагом, однако все-таки поехали, а не остановились вовсе, и на несколько минут Батогов очутился совершенно наедине, глаз на глаз, со своим преданным джигитом.

— Поверни сюда лошадь! Стремя подержи! — кричал он громко. — Слушай, тюра, — произнес он почти шепотом (Юсуп весь разговор вел довольно оригинально: то говорил тихо, едва слышно, то кричал так, что его за версту все могли слышать; при этом он сильно жестикулировал руками и раза два, ни с того, ни с сего, замахивался нагайкой). — Слушай, тюра, через три дня мирза Кадргул опять на персидскую границу выступает; тебя хочет взять с собой, не езди... Да держи же повод крепче, чертова голова... Скажи, что болен, ногу обрежь себе что ли... Ах ты, собака паршивая!.. А я поеду: мне надо. Здесь меня дожидаться будешь... И как это тебя не бить, скота эдакого!.. Новая луна как поднимется, тогда дело делать будем; я все уже узнал, что нужно, и дорогу нашел настоящую... А этого хочешь! — (Юсуп с размаха ударил нагайкой по седлу). — Я для этого и ездил эти две недели, — добавил он тихо.

Джигит медленно, с достоинством, взбирался на седло. Батогов, подавая ему поводья от другой лошади, успел сообщить ему в это время о той женщине, которую встретил в соседнем ауле, и просил Юсупа узнать о ней все, что только было можно.