На далеких рубежах

Когда Вероника и Мишель (им и в голову не пришло, что глуховатых летчиков не бывает и быть не может) умостились на заднем сиденье, Телюков с любезной улыбкой сказал, что артистам не мешало бы взять с собой плащи или что-нибудь в этом роде. Возле озера, дескать, сыро, прохладно. А он пока заведет мотор.

— Правильно, — сказала Вероника. — Так ты сбегай, Мишель.

Тот поспешил за плащами, А Телюков завел мотор и, круто развернувшись, вылетел на дорогу.

— Куда же вы? — Вероника привстала, чувствуя что-то неладное.

— Не волнуйтесь. Надо бензином подзаправиться.

Сигнал. Узнав офицера, солдат поднял шлагбаум. Свернув влево, «Волга» проскочила через мост и с бешеной скоростью помчалась под гору, едва не задевая боками каменные глыбы.

— Вы с ума сошли! Куда вы! Остановитесь! — закричала Вероника, толкая капитана маленькими острыми кулачками в плечи.

— Спокойно, душенька, а то, не приведи аллах, растаявший как воск рыжий капитанчик не справится с рулем, врежется в каменную глыбу и тогда не из чего будет лепить чертиков.

— Ой, боже! — ахнула певица. — Вы слышали… Вы подслушали…

— Представьте себе — да. Но совершенно случайно.

Когда машина вынесла их на перевал, Телюков свернул влево на узкую дорогу. Под колесами зашуршала мелкая галька. Машина запетляла среди деревьев. Здесь было темно, как в неосвещенном туннеле.

Вероника всхлипнула:

— Куда же вы везете меня?

— Туда, где волков смолят, — с невозмутимым спокойствием и даже мягкостью в голосе ответил Телюков. — Вам приходилось когда-либо видеть опаленного волка? Не приходилось? Ну, так увидите.

— Как вы жестоки! Я буду кричать.

— Сделайте одолжение. Но, во-первых, вы можете надорвать горло, во-вторых, кричать в тайге — бесполезное занятие. Ну, положим, спугнете медведя — и только. Людей здесь не водится.

— Я буду жаловаться вашему командиру!

— Это можно. Но ведь мы с вами, если я не ошибаюсь, условились совершить прогулку вдвоем, не так ли? Без посторонних.

— Вы нахал!

— Возможно, — так же невозмутимо согласился Телюков.

— Идиот!

— Все может быть, но врачи пока ничего такого не замечали.

Вероника притихла, соображая, вероятно, как быть дальше. Неожиданно она зарыдала:

— Простите меня, капитан! Простите, прошу вас!

Телюков остановил машину.

— Так вот, моя милочка, — сказал он. — Никогда не думайте, что вы бог весть что… И если бы вы хоть немного представляли себе, что такое служба летчика, ночного перехватчика к тому же, то, вероятно, смотрели бы на него, как на святого. Кто-кто, а летчик видел и опаленного волка, и еще кое-что, чего вам не доведется видеть никогда. А теперь успокойтесь: я разверну машину при первой возможности и отвезу вас к вашему Мишелю. Он что, француз? Или это его театральный псевдоним?

— Михаил он.

— Так, значит, и вы не Вероника?

— Верой меня зовут.

— Такие чудесные русские имена — Вера и Михаил, а вы ими пренебрегаете. Ну как же! Михаил… Не звучит со сцены…Тьфу! Какие же вы слуги своего народа, если чураетесь родительских имен? А небось ни одного иностранного языка не знаете? — Телюков сказал несколько фраз по-английски. — Не понимаете? Ну, ладно. Успокойтесь. Я отвезу вас назад. Надо только найти место для разворота. Дорога больно узкая.

Вернись они сразу в городок, об этом инциденте никто б и не узнал, кроме Мишеля. Побесился бы он немного — и дело с концом. А они взяли да и поехали на озеро. Этого захотела сама Вероника, которая вдруг поняла, что «рыжий капитанчик» не такой уж простачок периферийный, как показалось ей с первого взгляда, да и вообще, как видно, человек порядочный.

Она пересела к нему, доверчиво протянула руку:

— Еще раз прошу простить меня, капитан. Я очень глупо поступила. Мне стыдно, поверьте. Давайте будем друзьями.

— Давайте, — согласился Телюков, но прежний его интерес к этой женщине уже пропал. На казалась ему пустой, недалекой, к тому же дурно воспитанной.

А ночь стояла прелестная, тихая. В небе переливались звезды. За осокой и камышами переливался при лунном свете плес. И отовсюду долетали таинственные шорохи не то зверей, не то каких-то, должно быть, крупных ночных птиц.

— Боже мой, как здесь чудесно! — воскликнула Вероника, потрясенная красотой ночи. «Она еще способна восхищаться!» — пренебрежительно подумал Телюков; он никак не мог простить этой легкомысленной девице оскорбления и теперь жалел, что не повернул назад и не отвез ее к Мишелю.

Не уделяя своей спутнице ровно никакого внимания, он молча вылез из машины, надул лодку и поплыл на ней сквозь густые камыши на середину плеса. В заранее облюбованном месте поставил перемет и поплыл обратно.

Пригорюнившись, сидела в машине Вероника. Она чувствовала — летчик не простил ей обиды. Видела, что перед ней был гордый и сильный человек. К тому же отчаянный, если не побоялся один, в кромешной тьме пробиваться сквозь камышовые заросли… Он и нравился ей, и вызывал какое-то чувство страха. Единственное, что ее успокаивало, это сознание того, что он — офицер, а офицер вряд ли позволит себе какой-либо грубый поступок по отношению к женщине.