На далеких рубежах

Заметив, что все ждут, что он скажет, Телюков, как перед прыжком в воду, набрал в легкие воздуха, вздохнул и начал, обращаясь к замполиту:

— Я уже докладывал секретарю и членам комитета, но, если вы требуете, могу еще раз доложить, — он снова поднял глаза вверх. — Певица оскорбила меня. Рассердившись, я решил отплатить ей. Проучить, одним словом. Завез ее в тайгу… Она давай плакать. Я прочел ей нотацию и уже собирался повернуть назад, как вдруг она сама попросила, чтобы я повез ее к озеру… Женская логика… Ну, мы и поехали.

Телюков помолчал и еще раз вздохнул:

— Что касается Нины, о ней нет пока никаких сведений.

— Вы, капитан, употребили здесь слово «отплатить». Как это понимать? — спросил замполит.

— Ну, просто… Хотел высадить ее из машины в тайге и уехать.

— И что же вам помешало это сделать?

— Ее слезы… А потом, потом я увидел, что она, эта самая Вероника, не такая уж распущенная, какой показалась мне вначале. Просто легкомысленная бабенка, избалованная к тому же, да и не знала, с кем шутит.

— Так, так, ну, того артиста вы все-таки обвели вокруг пальца? Обманули?

— Просто не взял его в машину.

— Теперь ясно, — сухо сказал замполит. — Артистка вас обидела, и вы увезли ее силой, чтобы оставить в тайге одну. Я утверждаю, что это поступок аморальный, хулиганский, недостойный высокого звания ни комсомольца, ни офицера… И как только это могло прийти вам в голову — бросить девушку в глухой тайге? Да еще ночью. Что это такое, я вас спрашиваю, капитан Телюков?

— Но ведь я не бросил.

— Вы довели девушку до слез, разве этого мало? А что другие из бригады артистов подумают о нашем полку? Скажите, вы долго будете выделывать такие фокусы?

Телюков опустил глаза.

Замполит повернулся к Байрачному:

— Давайте послушаем, что скажут члены комитета.

Байрачный поднялся с места:

— Кто хочет слова?

Все молчали.

— Кто хочет слова: — повторил Байрачный. — Ты, Петр? — Он многозначительно посмотрел на лейтенанта Скибу.

Лейтенант тряхнул своими красивыми черными волосами, расправил богатырские плечи:

— Что я могу сказать? — Скиба с трудом выдавливал из себя слова. — Майор Горбунов говорил правильно. Но ведь и та девица хороша! Хоть она и певица, но подметки не стоит…

— Что? Что? — возмутился замполит. — Прежде всего мы обсуждаем здесь поведение не певицы, а нашего товарища, комсомольца. Это вам ясно?

Скиба смутился, лицо его бурачно побагровело.

— Вы давайте свою принципиальную оценку поведения товарища, — требовал замполит, — а не читайте мораль певице, которой здесь нет и быть не может.

Скиба переступил с ноги на ногу, как медведь, но упрямо вел свою линию:

— Я знаю, товарищ майор, бывают такие дурехи… — Все невольно заулыбались при этих словах. — Вот, к примеру, была у одного летчика жена, тоже певица… Ну, и заскучала она и сказала как-то: «Что это у меня за муж? Извозчик воздушный!» Узнал об этом генерал и пригласил однажды жену летчика в кабину бомбардировщика…

Замполит нетерпеливо махнул рукой.

— Нет, нет, товарищ майор, — продолжал Скиба, — вы послушайте… «Так вот, — говорит генерал, — посмотрите-ка хорошенько, где работает и чем занимается ваш муж. Видите, сколько здесь кнопок, рычагов, тумблеров? Это вам, — говорит генерал, — не рояль. На рояле возьмешь фальшивую ноту, ударишь не по тому клавишу — ничего не произойдет. А здесь, в кабине самолета, достаточно нажать не на ту кнопку — и прощайся с жизнью!» Поглядела жена на все эти приборы и с той поры перестала охать и сетовать на мужа. Проучил ее генерал, глаза, что называется, открыл.

Члены комитета — а это были преимущественно летчики — заметно оживились.

— Интересно получается. Из ваших слов выходит, что вы одобряете поведение Телюкова? — возмутился замполит. — Так надо понимать?

— Нисколько. Скажу лишь одно: не следует связываться с подобными особами. У них ветер в голове. Вот я, например, таких случайных встреч избегаю…

Скиба, увидя неодобрительный взгляд командира, сел, так и не внеся каких-либо конкретных предложений.

— А вы что скажете? — Байрачный кивнул ефрейтору Баклуше.

Это был тот самый Баклуша, которого замполит отчитывал в Каракумах за «гармошку» на сапогах и модернизированную под шляпу панаму. Первый год службы солдат не расставался с гауптвахтой, писал всякие пасквили в стихотворной форме и под дружный хохот сверстников читал их на стоянке самолетов. Его считали в полку неисправимым, командиры только и думали о том, как бы избавиться от него, перевести в какое-нибудь другое подразделение. Но после нескольких бесед с командиром полка солдата как подменили. Он сдал зачеты на техника и вот уже год, как самостоятельно обслуживает боевой самолет, занимая должность офицера. Его не случайно избрали в комсомольский комитет — Баклушей гордились в полку и летчики, и инженеры.

«Интересно, что скажет этот комсомолец?» — подумал замполит, который несколько дней тому назад рекомендовал его в кандидаты партии.