На дальних берегах. Том первый

— А что? Штука забавная и сторговали недорого. Сейчас восстановим и будем под воду лазать. Не знаю как у вас, а у нас, на Лоске, водолаз недурно зарабатывает.

— Это верно… Только башку свернуть — раз плюнуть.

— Да тут везде башку свернуть — раз плюнуть, — отмахнулся Бьернсон, — А посмотреть, что там на дне интересно.

На причал взобрался Гюнтер в сопровождении одного из своих ребят. Судя по характерно заплетенной бороде — бьернхельмца. Он что-то рассказывал, периодически тыкая пальцем в Бьернсона и весело скалясь. Бьернсон обратил на это внимание и, повернувшись к ним, вопросительно дернул подбородком.

— Вы чё там зубы сушите? Вспоминаете, как я кем-то из ваших стойку разобрал? Так мы её уже обратно скидали.

— Да не… — отмахнулся Гюнтер, — Просто Олаф о тебе наслышан. Говорит, что ты из тех Бьернсонов, которые с морским богом посрались и теперь все корабли проебывают. А я тоже про вас слышал. Вот, пришел лично посмотреть.

— На что? Ты думаешь он прям на твоих глазах у меня из под ног на дно уйдет?

— Ну, судя по тому, что о вас рассказывают — есть все шансы узреть что-то подобное.

— Ну тогда присядь — долго ждать придется.

— А говорят, что не особо…

— Говорят что и сельдь доят. Но молоко рыбой воняет — пить противно.

— То есть думаешь, что переспоришь бога?

— А что тут думать? — пожал плечами Бьернсон, — Как это сделать, меня научили, так что дальше все только от меня зависит.

— И кто же такой умный, что такому учит?

— Да есть тут капитан один. На богов кладет только так. Сам видел.

— Это тот про которого Куба болтал? Который Попобаву не боится и всякое такое?

— Он самый. Не веришь?

— Не особо, — брезгливо скривился Гюнтер, — Всё, что можно выучить у залесцев — это пить без закуски.

— Вот тут ты зря! — вскинулся Гвоздев, — Как раз мы-то закуску уважаем! Мы не Лонгцы какие, с Аменцами которые этот свой «ви-и-иски» льдом заедают! У нас без хорошей закуски за стол ни один уважающий себя человек не сядет!

Тролль с Бьернсоном, вспомним посиделки у Семеныча согласно закивали. Гюнтер презрительно дернул щекой.

— Я хочу сказать, что залесец, да еще вольный, ничему хорошему научить не может.

— Это еще почему?

— Потому, что любая наука начинается с «ордунга». С порядка. А залесцы, по своей природе, хаотичны и неспособны к какой либо упорядоченной деятельности. По крайней мере добровольно. Им для этого необходимо принуждение. Став вольными, они утрачивают стимул и быстро скатываются к своему природному состоянию. Раз вы у него были… — Гюнтер махнул в сторону Гвоздева, — То должны были видеть, какой у него там срач.

— Не срач, а творческий беспорядок!

— Срач. И так у вас во всем.

— Ну во первых, — Бьернсон задумчиво поколупал нос, — Хули тебе оттуда за порядок видно? Поднимись, да посмотри. А во вторых, на кэпа не пизди. Он, после того, что было, как бы мой сэконунг, а за сэконунга я тобой еще что-то поломаю.

Гюнтер наклонился к своему спутнику, который начал ему что-то объяснять. Семеныч толкнул Бьернсона и поинтересовался, кто такой «сэконунг».

— Это конунг, у которого нет земельного надела и он странствует на корабле со своей дружиной.

— Заебись объяснил! А кто такой конунг?

— Военный вождь. Тот кто ведет в битву. По традиции, он дает выпивку и оружие, и если ты принял от него и то и другое, то ты присягнул ему на верность. Я принял.

— А почему на него пиздеть нельзя?

— Потому, что оскорбляя сэконунга, ты оскорбляешь его дружину. Слабому и трусливому конунгу служить позорно.

— Ясно. Так что — драться будете?

— Сейчас увидим.

Тем временем Гюнтеру, видимо, объяснили примерно тоже самое и, перемахнув с причала на борт, он осмотрел «Ежа» и развел руками.

— Беру свои слова назад. Твой капитан и сэконунг — достойный человек.

— Чё? — Бьернсон был не из тех, кто легко признает свои ошибки и слышать такое для него было непривычно.

— Я говорю — извини, что сходу и не разобравшись, сказал такое.

— Ну это — ладно… С кем не бывает.

— Расскажи о нем. Ты назвал его «сэконунгом» — вы были в бою?

— О да!!! Первое нападение было, когда мы вышли из Порто…

Бьернсон, с горящими глазами, начал рассказывать про все драки, которые ему пришлось пройти в составе экипажа «Интернационала»: «…и тут с крыш начинают сыпаться эти, как их? „Отсосины“! Я одному Нна!!! Второму — нна! Во мне кипит священная ярость! Клянусь ледяной задницей Хель — тогда я впервые её по настоящему почувствовал…»

Гюнтер слушал и кивал. Олаф кивал восхищенно. Он, как и все бьернхельмцы, уважал силу и доблесть, особенно подкрепленную шрамами, а уж берсерк для него был вообще полубогом. У них за спинами дёргал глазом, пытаясь унять бьернсоновское красноречие, Слободан. Правда это было настолько же реально, как вычерпать пригоршней море.