На дальних мирах

Следует ли остановить их? Представляют ли мертвецы угрозу политической стабильности Занзибара? А как насчет скрытых рисков? Мертвецы могут занести инфекцию в мир духов. Содержит ли новый административный кодекс какие-либо основания для отказа в выдаче визы по причине эпидемической опасности для мира духов?

Дауд Махмуд Барвани неохотно вернулся к остывшему завтраку: чапати и горка картофеля, приправленного карри. Прибытие мертвецов хоть кому испортит аппетит.

Последний раз Хорхе Кляйн видел Сибиллу почти два с половиной года назад, тринадцатого октября тысяча девятьсот девяностого года, в субботу. В день ее похорон. Она лежала в гробу безмятежно, будто спала: красота ее совершенно не пострадала от смертных мук. Бледная кожа, темные блестящие волосы, изящные ноздри, полные губы; ткань платья блестела золотыми и сиреневыми искрами; сияла электростатическая дымка, ароматизированная жасмином и предохранявшая застывшее тело от разложения.

Церемония прощания продолжалась пять часов: заупокойная служба, приглушенные соболезнования — исподтишка, будто смерть так чудовищна, что выражение чувств неуместно.

Когда остались только самые близкие друзья, Кляйн поцеловал Сибиллу в губы, прежде чем передать немногословному человеку в черном, присланному из «ледяного города». В завещании Сибилла указала, что желает получить вторую жизнь. Потому-то ее и увезли в черном фургоне — туда, где над трупом совершают обряд воскрешения.

Кляйну казалось, что гроб, уплывающий на широких плечах носильщиков, исчезает в сером водовороте, куда ему самому дороги нет. Едва ли ему суждено увидеть Сибиллу еще раз: в те времена мертвецы держались среди себе подобных и не выходили за пределы гетто, куда они заключали себя добровольно. За пределами «ледяных городов» увидеть мертвеца удавалось нечасто.

Ему пришлось смириться с тем, что их отношения остались в прошлом. Целых девять лет были Хорхе и Сибилла, Сибилла и Хорхе: я плюс ты равно «мы». Мы прежде и превыше всего. Хорхе любил ее очень сильно, мучительно; в этой жизни они ходили вместе, путешествовали вместе, делали все вместе. Вместе занимались научной работой, вместе преподавали, думали вместе. Не только мысли, но и вкусы у них стали почти одинаковыми, до такой степени Хорхе и Сибилла растворились друг в друге. Один сделался частью другого, и до внезапной смерти Сибиллы Хорхе думал, так будет вечно. Ему тридцать восем ь, ей тридцать четыре, впереди десятилетия блестящего будущего. Но она ушла, и остались два чужака: мертвая Сибилла и живой Хорхе. Где-то в Северной Америке она ходит, читает, разговаривает, ест — а Хорхе потерял ее навсегда. С виду он смирился, как и положено в таких обстоятельствах, но в глубине души, наедине с собой, не оставлял робкой надежды вернуть Сибиллу. Хотя знал, что прошлого не вернешь.

В солнечном небе появился темный силуэт «хевиленда», крошечный и почти неподвижный. Глаза Дауда Барвани заслезились. Можно подумать, это не самолет, а соринка в глазу. Зажмурившись, санитарный инспектор чихнул. Он так и не сумел подготовиться к встрече.

— Предупредите пилота, что никто не имеет права покинуть самолет, пока я не дам разрешения,— распорядился Барвани, приняв сообщение диспетчера Амери Комбо о предстоящей посадке.— Мне понадобится время, чтобы оценить обстановку в соответствии с инструкциями. Возможна угроза эпидемии.

В течение двадцати минут машина стояла на пустой рулевой дорожке с задраенными люками. Любопытные козы бросили объедать кустарник по краям летного поля и собрались вокруг самолета.

Дауд Барвани не стал читать никаких инструкций. Завершив скромную трапезу, он сложил руки на груди и постарался достичь состояния ясности мысли, которого требовала ситуация.

Мертвецы безвредны, сказал он себе. Это обычные люди, подвергнутые необыкновенной медицинской процедуре. Суеверный страх неуместен: он, Дауд Барвани, не темный крестьянин, а Занзибар — не родина дикарей. Он разрешит им выйти из самолета, раздаст таблетки от малярии, как всем туристам, и пусть идут, куда хотят. Очень хорошо.

— Никакой опасности нет,— объявил он диспетчеру, сняв телефонную трубку.— Пассажиров можно выпустить.

Девять человек, совсем немного. Первыми появились четверо живых. Они глядели сумрачно и держались скованно, будто всю дорогу летели в одной клетке с живыми кобрами. Санитарный инспектор знал каждого из них: жена немецкого консула, сын купца Чаудари и два инженера-китайца — все отдыхали в Дар-эс-Саламе и возвращаются вместе. Дауд Барвани пропустил их, не обременяя формальностями. Примерно через полминуты вышли мертвецы. Наверное, сидели маленькой группой в другом конце салона. Двое мужчин и три женщины, рослые и на удивление здоровые с виду. Они не шатались, не хромали, не спотыкались, как можно было бы подумать. Напротив, двигались решительно, ступали твердо. На вид здоровее живых.

— Санитарная инспекция,— сказал Барвани миролюбиво, шагнув им навстречу.— Сюда, пожалуйста.