На дальних мирах

— Голоса. Я слышу их над собой, когда начинаю прорываться сквозь пелену боли. Радиационный ожог, говорит низкий потрескивающий голос. Это док Сигстром. Док говорит: он ужасно обгорел, Леон. Не думаю, что выживет. Проклятье, говорит другой голос. Это коммандер Уоршоу. Он должен выжить, говорит Уоршоу. До сих пор я никогда не терял людей. За двадцать лет не потерял ни одного человека. Его поджарила рука дистанционного управления, говорит третий голос. Это психиатр Куллинан, по-моему. Он потерял управление, продолжает Куллинан. Очень странно. Да, думаю я. Очень странно. Я отключился всего на мгновение, и этот ковш будто ожил. Я чувствую, как волны боли разрывают тело. Такое ощущение, будто половины головы нет, а рука в огне. Если это ад, то где сера, спрашиваю себя я. Потом док говорит: надо попробовать питательную ванну. Что это за штука, спрашивает Уоршоу. Новая технология, отвечает док. Химиотерапевтическая инкубация. Погружение в раствор гормонов. Эту ванну используют на Земле в тяжелых случаях радиационных ожогов. Не думаю, что к ней когда-либо прибегали в космосе, но рано или поздно это должно было случиться. Он будет в невесомости, и гравитация не сможет осложнить ситуацию. Если это спасет его, говорит Уоршоу, я «за». Потом все снова расплывается. Разрывающая бок жгучая боль длится целую вечность. Время от времени я слышу, как разговаривают разные люди, чувствую, как меня переносят с места на место. В меня вставляют трубки и через них кормят. Интересно, на что я похож — с наполовину поджаренным телом? Внезапно ощущаю прохладное тепло. Понимаю, это звучит странно. Однако тут есть тепло и питание, но и прохлада тоже. Все это омывает меня и уносит боль из тела. Я даже не пытаюсь открыть глаза, но знаю, что вокруг тьма. Я полностью неподвижен в самом сердце тьмы, но тем не менее понимаю, что нахожусь на корабле, который мчится к Коллидору. Он охватывает меня со всех сторон, он защищает меня. Я внутри корабля, мягко покачиваюсь, и я в безопасности. Внутри чего-то внутри корабля. Колеса внутри колес, двери внутри дверей. Китайская головоломка, и я внутри. Мягкая жидкость омывает меня, проникает туда, где от жара порвались ткани и плоть пошла пузырями. Ласкает каждую клеточку, омывает орган за органом, и я начинаю выздоравливать. Я плаваю в океане. Тело быстро исцеляется. Боль исчезает. Я не замечаю, как вдет время. Одна минута незаметно сменяется другой, поток времени бесконечен, он баюкает меня в тишине и мраке. Вот оно, счастье, думаю я. Безопасность. Мир и покой. Мне здесь нравится. Меня со всех сторон окружает жидкость. Вокруг нее паутина из металлических полосок. Вокруг нее космический корабль в форме сфероида, а вокруг него вселенная. А что вокруг нее? Я не знаю, и мне все равно. Здесь я в безопасности, здесь нет ни боли, ни страха. Тьма. Полная, совершенная тьма. И еще безопасность, мягкость и тишина. Но потом... Что они делают? Что происходит? Голубые стрелы света на фоне тьмы, водоворот красок. Зеленый, красный, желтый. Вспыхивают огни, вызывая головокружение. Запахи, звуки, ощущения. Колыбель качается. Я совершаю движение. Нет — это меня вытаскивают. Наружу! Холодно, и я не могу дышать. Задыхаюсь! Пытаюсь сопротивляться, но они не отпускают! Они продолжают вытаскивать меня — наружу, наружу, наружу, в мир огня и боли! Я борюсь. Не хочу выходить. Но я ничего не могу с этим поделать. В конце концов оказываюсь снаружи. Я оглядываюсь. Надо мной две нечеткие фигуры. Я вытираю глаза и теперь вижу яснее. Уоршоу и Сигстром, вот кто это. Сигстром сияет. Ну, он замечательно исцелился, говорит он. Чудо, говорит Уоршоу. Просто чудо. Я дрожу. Хочу упасть, но уже и так лежу. Они продолжают говорить, а я в ярости начинаю плакать. Однако пути назад нет. Все кончено. Все, все кончено. И я ужасно одинок.

Голос Фолка внезапно оборвался. Уоршоу с трудом подавил позыв к рвоте. Лицо покрылось холодным липким потом. Он бросил взгляд на Сигстрома и Куллинана, тоже бледных и взволнованных. Позади них сидела Зетона. Как обычно, ее лицо ничего не выражало.

Затянувшееся молчание прервал Куллинан.

— Леон, ты был свидетелем того, что было раньше. Понимаешь, о чем он только что рассказал?

— Родовая травма,— безучастно ответил Уоршоу.

— Несомненно.—Сигстром провел дрожащими пальцами по густой копне седых волос,— Химиотерапия... для него это была материнская утроба. Мы поместили его в утробу.

— А потом вытащили оттуда,— сказал Уоршоу,— Можно сказать, приняли роды. И он отправился на поиски матери.

Куллинан кивнул на Зетону.

— И нашел ее.

Уоршоу облизнул губы.

— Ну, теперь мы знаем, в чем дело. И что предпримем?

— Мы записали все его откровения, пусть он прослушает их. Его разум поймет, что эти взаимоотношения с Зетоной — невротическая попытка взрослого человека, насильственно помещенного в искусственную утробу, найти свою мать. Как только это понимание поднимется из области, так сказать, подвала, то есть подсознания, на чердак, то есть в сознание, думаю, с ним все будет в порядке.