На день погребения моего (ЛП)

В Ночеситу, вероятно, из-за неприятностей, с которыми они столкнулись на юге от границы, понаехало множество неуправляемых элементов. Они не были опасны, хотя многие из них определенно занимались противоправной деятельностью, они были достаточно дружелюбны, но не собирались терпеть дураков дольше, чем следовало. Новые здания выросли возле старого дома Стрэй, иногда застройка была столь тесной, что оставались лишь узкие спусковые дорожки для ветра, набиравшего скорость, после чего падало давление, безжалостный ветер плато сквозил в городе, старое здание с хрупкими балками фактически хромало на одну сторону, потом — на другую, и так всю ночь, качалось, словно корабль, старые гвозди скрипели, штукатурка норовила отколоться, если вы смотрели на нее дольше секунды, со стен комнат осыпались грязные белила, в ближайшем будущем зданию угрожало обрушение. Фундамент крошился, возвращаясь в гальку и пыль, всюду просачивалась дождевая вода. В доме почти не было тепла, половицы просели. А арендная плата — он слышал жалобы людей — росла с каждым месяцем, продолжали въезжать всё новые и новые жильцы, они больше зарабатывали и лучше питались, дом заселяли представители фабрик, торговцы недвижимостью, продавцы оружия и медикаментов, геодезисты и дорожные инженеры, ни один из которых не встречался с Фрэнком взглядом, не отвечал на его реплики и не узнавал его, разве что только сдержанно и изворотливо.

У него возник вопрос, не превратился ли он в свое собственное приведение, теперь бродит по этим комнатам и коридорам, словно почти не принимаемая в расчет крупица его жизни осталась здесь и каким-то образом продолжается, просто за пределами видимости — Стрэй, Купер и Сейдж, Линнет, Риф, тот беззаботный молодой шулер, которым он был —все они были «вон там», просто жили в мире, кем бы они ни были, они менялись, каждый день поневоле пропуская всё больше ударов судьбы, некоторые из них переехали в более холодные края, у них настали более тяжелые времена, они скакали, плыли, ехали на запад, влекомые этими техоокеанскими обещаниями, жертвы собственных неправильных представлений...но Фрэнк понимал, что не собирается участвовать во всем этом.

 Иногда, когда он спрашивал, кто-то из новоприбывших пытался рассказать ему, где Стрэй, но он не мог их понять, в словах не было никакого смысла.

Город вдруг превратился для него в нечитаемую карту. Со времен Мексики он очень серьезно относился к пограничным полосам и линиям, которые можно и нельзя пересекать, и день часто склонялся не на ту сторону, которую он считал своей настоящей жизнью.

Ему часто казалось, что он видел ее, Стрэй, с распущенными волосами и младенцем на руках, она выходила в город по делам или уезжала, всегда уезжала от него в направлении холмов. А позже, в три-четыре часа пополудни, когда все, кроме Стрэй и ее малыша, или их теней, расходились, он мог один вернуться в пустые комнаты, он знал, что вскоре с другой стороны того, что их разделяло, он начнет слышать ее голос «собираемся ужинать». Фрэнк стоял у шаткой кухонной двери с заклеенным бумагой оконцем, сквозь которое проникал свет, и слушал, вдыхал, ждал. Он задавался вопросом, не может ли Стрэй на «ее стороне», одна в усугубляющейся печали этих дневных часов, начать слышать в других частях дома повседневные звуки его присутствия — шаги, шум или слив воды, словно из каких-то призрачных комнат, отрезанных от здания и населенных, нравится вам это или нет, мертвецами?...

Фрэнк не смог выдержать это больше трех ночей, хотя к тому времени, когда он съехал, эти три ночи казались ему неделями. Приближаясь к входной двери, в последнюю минуту, он наткнулся на Линнет Доус, которой понадобилось несколько минут, чтобы вспомнить Фрэнка. Она по-прежнему была местной красоткой, по-прежнему преподавала в школе, но приобрела некий лоск, словно подрабатывала в более взрослых сферах.

—Позволь угадать, кого ты ищешь, — сказала Линнет, холодно, как показалось Фрэнку.

—  Рифа.

 —О. Твой брат приезжал последний раз в прошлом году, возможно, год назад, чтобы забрать миссис Траверс, — даже Фрэнк уловил сарказм...

 — … и маленького Джесса, они остались здесь только на одну ночь. Кажется, я слышала что-то о Нью-Мехико, но они мне не доверились, вот так.

— Странно, мне всё время кажется, что я то и дело вижу Эстреллу в городе, просто воображение разыгралось, наверное... О, она сверкнула на него взглядом. — Что, я сказал что-то не то?

— Эта молодая леди, — кивнула она, — закатила здесь адскую драму. Кому нужна опера, если она выступает? Закрадывалась мысль, что она — какой-то восточный мудрец, выше всей этой мелочности и неурядиц, смотрит на нас сверху вниз, вообрази же наше удивление, когда выяснилось, с каким крупномасштабным эгоистом мы имели дело, на самом деле с таким никто никогда и не сталкивался. Большая ошибка, бедные простофили мы все.

  — Так что это ее я постоянно встречаю? Это не они ли...прости, не она?