На день погребения моего (ЛП)

   Что-ты-тоже-хочешь-обнять-меня!

   Даже в Кении, Танганьике и Уганде

   Слышали о...

   Потому что это

   Правильный урожай пропа-гааанды —

   Что коп может влюбиться!

В театре Лью бросил шиллинг в ящик на спинке сиденья перед ним, получил театральный бинокль и начал внимательно рассматривать толпу. Перемещающееся поле пришло в состояние покоя, и вот никто иной как совладелец карты Таро XV, профессор П. Йотам Ренфрю, по-видимому, прямо из Кембриджа, посетил шоу, лицо его было сплющено в грязно-желтую двухмерную хромолитографию самого себя, он сидел в ложе с каким-то человеком в иностранной военной форме, спустя мгновение Лью узнал в нем своего бывшего товарища, телохранителя эрцгерцога — капитана Трабанта, теперь — кадрового военного ландвера Австро-Венгрии, полковника Макса Кауча, почти не изменившегося со времен Чикаго, разве что он еще немного более приблизился к состоянию минерала, статуи в парке, которую иногда оживляет душа.

У Лью было мало времени, чтобы жить прошлым, с громким грохотом тарелок оркестр начал играть увертюру.

«Вальсирующие в Уайтчепеле» оказались одним из тех современных произведений, в котором группа исполнителей с большими трудностями пытается изобразить музыкальную комедию о Джеке Потрошителе, «вместо того, чтобы позволить старине Джеку резать и выпускать пар», как начал жаловаться Найджел во время аплодисментов после первого акта.

— Но, если честно, Найджел, там ведь в любом случае будет актер, не так ли, — возразил Нэвилл.

— Ну, возможно, да, Нэвилл, — украдкой доставая из пиджака серебряную флягу микстуры от кашля «Морфотусс» и сделав несколько глотков, — но, кажется, здесь актер играет актера, играющего Джека, иначе почему так искусственно, ты не согласен?

— Да, но тут всё искусственно, Найджел, включая кровь, которой все так жаждут, нужно просто свыкнуться с мыслью, что так не должно быть.

— Если вы предпочитаете настоящую кровь, — сообщил спокойный голос за их спиной, — уверен, можно что-то организовать.

  — Однако! — Нэвилл заерзал в кресле, словно пытаясь повернуться.

— Во имя всего святого, Нэвилл, — зашикал Найджел, безумно вращая глазами, — не оборачивайся, это может быть Он.

В антракте Лью направился в бар и увидел там полковника Кауча, уже трудившегося над водкой с содовой. Если он был удивлен, увидев Лью, он слишком устал за много лет в профессии, чтобы показать это.

 — Дела, вечно дела. Предпочел бы двухнедельный отпуск в Берлине, но дела Австро-Венгрии часто заставляют отложить развлечения..., — Кауч поднял брови на разную высоту. — Ну вот, снова жалуюсь. Sowieso, как бы то ни было...Как ваша жизнь, Льюис? Еще работаете «сыщиком»?

— В последнее время нет, скорее — наемный бандит. А ты — по-прежнему конный пастух Франца-Фердинанда, да?

   Он кисло улыбнулся и кивнул.

— Никчемный идиот, который когда-то доводил нас до безумия, всё такой же, разве могут эти люди измениться, в конце концов? Но Империя, слава Богу, нашла другие способы, чтобы я мог послужить ей иначе... О, но вот кое-кто, с кем вы, наверное, захотели бы встретиться.

   Сквозь толпу к ним пробирался профессор Ренфрю.

Ну, не совсем он. С технической точки зрения Лью не подпрыгнул, но количество напрягшихся групп мускулов свидетельствовало о его готовности это сделать. Он устоял перед желанием щелкнуть себя по носу и осуществил энергичную, но смутно-воображаемую перестановку.

 — Позвольте представить вам моего немецкого коллегу, профессора-доктора Йоахима Верфнера.

Немецкий профессор, конечно, был чертовски похож на Ренфрю, хотя, вероятно, одет немного более неформально — обтрепанные манжеты, растрепанные волосы, очки странного цвета зелени синяка.

Осторожный, но, кажется, не слишком впечатленный сходством Лью протянул руку для рукопожатия.

  — Вы в Лондоне с визитом, профессор? Вам здесь нравится?

 — В основном дела, но Макс был настолько любезен, что отвел меня на площадь Пикадилли, где можно найти нечто вроде мюнхенского пива.

— Могу вам лишь посочувствовать, вероятно, у нас одинаковое мнение об английском пиве — это словно пить свой ужин.

Некоторое время они обсуждали то, что бульварная пресса назвала «Расчленеттой».

— Любопытно, — сказал Кауч, — что эти убийства в Уайтчепеле произошли незадолго до трагедии в Мейерлинге, некоторые у нас в Австрии считают, что у них общее происхождение.

  — Только не это снова, — Верфнер притворился, что тяжело вздыхает.

— Одно из сильных впечатлений юности, — объяснил Кауч. — Тогда я был лейтенантом, который возомнил себя детективом, и верил, что смогу раскрыть это дело.

— Австрийский крон-принц и его девушка совершили самоубийство по сговору или что-то в этом роде, — попытался вспомнить Лью. — Поэтому в итоге мы получили старину Ф. Ф.

— Мир получил Liebestod, сказку о смерти из-за любви для романтических дураков. Горькая правда заключается в том, что Рудольфа убрали с дороги.

   Лью осмотрелся по сторонам.

  — Не лучше ли нам...?

   Кеуч пожал плечами.