На день погребения моего (ЛП)

Далли поздравила себя с тем, что ей удалось скрыть самодовольную улыбку — она знала, что Хантер обычно плохо переносит это заведение, а она считала его столы и стулья плодородным полем для сбора сигарет, монет, не съеденного хлеба, не говоря уже об удачных днях, когда можно найти забытый бумажник или фотоаппарат, трость, что угодно, qualsiasi, что можно вернуть за несколько франков. А в тот вечер, будьте уверены, когда оркестр Кинга давно уже закончил выступление, вот и они, вместе стоят возле кафе «Флориан», глаза Хантера смотрят прямо в глаза Англичанки. Романтическая Венеция. Далли хмыкнула и закурила половинку египетской сигареты. Следующим вечером Хантер пришел со своей папкой, как всегда, полный бодрости и жизненных сил, рисовал всю ночь напролет, к нему не подходил никто из вчерашней компании, кажется, он был не более меланхоличен, чем обычно. Кем бы ни была для него эта киска, Далли уж точно не собиралась совать в это свой нос.

Сначала ее немного удивляла готовность, с которой принчипесса Спонджиатоста приняла ее, но она приписала это какой-то истории между княгиней и Хантером. Но вскоре она уже не была так уверена. Она уже практически влилась в жизнь дворца Спонджиатоста, жизнь в подполе fondamente в эти дни была уже не столь беззаботна, лучше оставить ее более молодым крысам...

—  То, что ты уже не на тротуаре, — вскоре напомнила она себе, — не значит, что ты в большей безопасности.

Повседневная жизнь Княгини была запутанным клубком секретов, любовников мужского и женского пола, молодых и старых, зависимости не столько от Князя, сколько от его отсутствия, хотя было известно, что она бросала грозные взгляды, а подчас и проклинала того, кто хотя бы жестом мог отозваться о ней как об очередной безнравственной молодой жене. Отсутствие Князя было не просто пустотой в постели Княгини — это было дело в процессе подготовки, иногда — вдали от Венеции, и она довольно часто оказывалась неким связующим звеном, если не замещала его —  запиралась на много часов в отдаленных комнатах с закрытыми ставнями, говорила всегда полушепотом с франтоватым англичанином по имени Деррик Тейн, который являлся по меньшей мере раз в неделю с серой утренней шляпой в руке, оставлял визитку, если Княгини не было дома. Камерьеры, обычно радостно реагировавшие на всё, происходящее во дворце, кажется, стыдливо скрывались, как только он появлялся в поле зрения — закрывали глаза, фыркали, крестились.

 —  Что происходит, — спрашивала Далли, но никто не отвечал.

Что бы это ни было, это не было похоже на романтику. Иногда Тейн появлялся, когда Князь был в отъезде, но, кажется, гораздо чаше именно Князя, который, подобно восточному ветру леванте, мог ворваться в город в любой момент, жаждал видеть Тейн.

Далли потребовалось немного времени, чтобы узнать, какой на самом деле может быть Княгина, и иногда она ловила себя на мысли, что ей хочется дать этой женщине пинка.

 —  Твоя подруга, конечно, умеет внушить хандру, — сказала она Хантеру.

— Долгое время я считал ее на самом деле достаточно глубокой, —  сказал Хантер. — Потом понял, что по ошибке принимал путаницу за глубину. Как на полотнах, создающих иллюзию дополнительного объема, хотя каждый слой, взятый в отдельности, почти прозрачно плоский. Ты видишь, какого рода посетители к ней ходят. Видишь, как долго она может сосредотачиваться на чем-либо. Она зажилась на этом свете.

—  Какой-нибудь вспыльчивый тип со стилетом, — Далли пыталась скрыть надежду в голосе.

 — О, вероятно, нет. Но риски, которые она на себя берет, не обязательно романтического толка, ну...

 —  Всё в порядке, Хантер, ничего не хочу об этом знать.

 —  Ты в безопасности, пока смотришь в оба.

А иногда намечалось что-то, похожее на засаду, хотя Далли не была уверена, что это именно она. Иногда Княгиню видели, когда она бойко совещалась с телохранителями Спонджиатоста, расставленными на соседних улицах, на их ливреях изображен старинный фамильный герб —  губка, лежащая на шахматном поле в языках пламени. Она нежилась в укромных альковах с аккуратными девицами, официальным ремеслом которых была секретарская работа, они никогда не посещали палаццо больше двух раз, хотя Далли точно не считала. Уходя, они оглядывались и бросали довольно насмешливые, а вовсе не печальные взгляды на окна спальни Принчипессы. Среди других ее посетителей неизменно был Хантер, и если ему велели присматривать за Далли, он был джентльменом и делал это незаметно.