На день погребения моего (ЛП)

Владо, непредсказуемо уезжавший и возвращавшийся в город, появлялся в дверях, кажется, лишь тогда, когда ее хотел, а хотел он ее, оказывается, часто. Разве может девушке это не польстить? Очевидно, это не могло быть так просто, как желание, не так ли, но это не был и точный протокол ухаживаний, требующий назначать свидания заранее. Она научилась узнавать его шаги на лестнице без ковра — среди бычье-слоновьего грохота шагов матросни, надменно крадущихся шагов купцов-волокит, маршевого шага австрийских военных, каждый из которых настаивает на своем превосходстве, нельзя было не узнать шаги Владо, чувствительное крещендо его не менее пылкого приближения.

Она уже успела услышать сквозь стены достаточно, чтобы узнать: когда у кого-то оргазм на хорватском, кричать надо «Svr šavam!», хотя не всегда помнила, в этой ситуации память часто выключалась.

У Владо было жилье в Венеции, несколько комнат в Канареджио, в старом гетто, гнездышко среди евреев, тянувшихся к небесам этаж за этажом...его адрес практически невозможно было узнать. Она почему-то всё чаще оказывалась здесь. Я превращаюсь в еврейку, думала она, весь этот венский антисемитизм воскрешает в памяти то, что больше всего ненавидит, как странно...

  — Не знаю. Я ожидала лошадей, увоза в горы Велебит, волков ночью.

   Он притворился, что думает об этом.

—  Ты не против, если я улажу одно дельце, пока мы будем там? Конечно, будут и достопримечательности Венеции, катание на гондоле, «Флориан», всё такое. Волков сможем организовать, я уверен.

В один прекрасный день они сели на поезд в Фиуме, а потом —  на борт почтового судна, плывущего в Сень, с дюжиной немецких туристов и маленьким стадом коз.

 — Я должен показать тебе это, —  сказал он. Он имел в виду: «То, кто я на самом деле», но она поняла слишком поздно, чтобы это могло иметь какое-то значение. Наконец, узкий проход между островом Велья и материком раскрылся каналом Морлакка, и в течение двух часов они не могли подплыть к Сеню, в лицо им сквозь расщелину в горах Велебит дул сильный бора. Словно море не разрешало им войти. Здешнее море, говорил Владо, течения и ветер были сложным существом со своими собственными намерениями. У этого существа было имя, которое никогда не произносили вслух. Матросы каботажных суден говорили об отдельных волнах с лицами и голосами, упорно поднимавшихся изо дня в день, вместо того чтобы смешаться со всеобщей зыбью.

  — Устойчивые волны, — размышляла она.

 —  Сторожевые посты, — ответил Владо.

  — Ну и как же мы попадем в порт?

 — Капитан — из Новлиан, старого рода «Ускок». Это у него в крови. Он знает, как с этим справиться.

Она смотрела на город на склоне холма, пастельные дома, колокольни, руины замка на вершине. Все колокола начали звенеть сразу. Бора относил звук к пароходу.

— В каждой кампаниле в Сене используются свои средневековые лады, — сказал Владо. — Прислушайся к диссонансам.

Яшмин слышала, что они движутся по полю металлических тонов, словно легкий взмах крыльев... а в его основании — отверженный пульс моря.

На берегу казалось, что все члены «Ускока» из внутренних районов страны, не только в географическом измерении, но и в смысле удаленности времени, пришли в город, словно на ярмарку. Старое соперничество между Турцией и Австрией, над которым загадочно парила Венеция, продолжалось, поскольку Полуостров оставался смесью вер и языков, как и прежде, Адриатика по-прежнему была благодатной почвой, на которой торговые суда непременно становились добычей для волков пиратства, таившихся в засаде в лабиринте островов, в котором запутались еще Аргонавты до начала истории.

— До начала шестнадцатого века мы жили по ту сторону гор. Потом вторглись турки, заставили нас уйти с нашей земли. Мы перешли через горный хребет Велебит и спустились к морю, всё это время продолжая воевать с ними. Мы стали партизанами. Австрийский император Фердинанд I выплачивал нам ежегодную субсидию. Наша большая крепость находилась на материке неподалеку от Сплита, в Клиссе — вот откуда моя фамилия. Мы сражались с турками на суше и удерживали их по ту сторону Велебита, но также научились воевать против них и на море. Наши лодки были лучше, более юркие, они могли пройти там, где не прошли бы суда большего водоизмещения, а если нам нужно было высадиться на берег, мы могли высадиться, спрятать их, утопив, выполнить задуманное, вернуться, достать их и уплыть. Здесь многие поколения защищали Христианство, даже когда Венеция не могла. Именно Венеция нас и продала. Они заключили сделку с турками, гарантирующую Венеции безопасность на Адриатике. Мы делали то, что сделал бы любой. Мы продолжали атаковать суда, но теперь —  не только турецкие, но и венецианские. Многие из них везли неожиданно дорогие грузы.

 —  Вы были пиратами, —  сказала Яшмин.

   Владо скорчил гримасу.

— Мы пытаемся избегать этого слова. Знаешь пьесу Шекспира «Венецианский купец»? Очень популярна среди наших людей, конечно, с точки зрения «Ускока», мы до конца надеемся, что Антонио потерпит фиаско.

  — Вы ели человеческие сердца, — сказала Яшмин, — так утверждает история.