На день погребения моего (ЛП)

— Да, обменяла его на Родриго, который сейчас возвращается в свое семейное поместье в Техасе. Второй для меня недосягаем. Adiós, mi guapo, прощайте, красавчики..., —  она пожала плечами и притворилась грустной. — Френк, скажи мне, что я могу здесь рассчитывать на выгоду.

  — Ладно, дай мне минуту.

 — Я думал, ты ранен или что-то вроде того, приятель, compinche, а это выглядит не опаснее волдыря на ноге.

Эвболлу как-то удалось скрыть от внимания федералов жестяную флягу текилы, он весело наливал всем в copas, бокалы.

Стрэй наблюдала за Эвболлом, качала головой и притворялась, что вздыхает с тревогой.

 —  Наверное, после всего этого я вернусь к торговле оружием.

—  Пехотинцев вроде меня — пруд пруди, —  весело согласился Эвболл. —  Но в смысле военной техники вы, конечно, попали в нужные края. Артиллерия, для начала. Федералы бьют по нам из гаубиц, пулеметов, шрапнелью, лучшее, что мы можем сделать —  бросать в них динамитные шашки и уповать на Господа.

  —  Я могла бы осмотреться. О какой партии идет речь?

—  Важен не столько калибр, сколько мобильность. Нам нужно что-то, что легко разобрать и упаковать на мулов, вы ведь слышали о горной пушке Круппа, что-то в таком роде было бы неплохо.

   Она делала заметки.

 —  Угу, что еще?

 — Дезинфицирующие средства, — добавил Фрэнк, которого сегодня немного лихорадило, — столько цистерн, сколько сможешь найти. Плюс обезболивающие, любые — лауданум, камфарная настойка опия, черт, все, где есть опиум, чертова страна, в которой так много боли.

 —  Табак, — добавил Эвболл.

Вскоре они начали дискуссию об Анархистах и их репутации, связанной с хамским поведением —  швыряют бомбы в людей, которым их не представили.

—  Конечно, полно есть людей, которые заслуживают быть взорванными, — считал Эвболл, — но с ними надо поступать профессионально, иначе мы становимся похожи на них —  убиваем невиновных, а нам нужно убивать виноватых. Кто отдает приказы, кто их выполняет, точные имена и координаты, потом пойти и достать их. Это будет честная война.

  — Разве это не называется нигилизмом? — возразила Стрэй.

 — Хитро, не так ли? Когда все настоящие нигилисты работают на хозяев, потому что это они не верят в дерьмо, наши мертвые для них — не более чем мертвецы, очередная Окровавленная Рубашка, которой можно размахивать перед нами, чтобы заставлять нас делать то, что они хотят, но наши мертвые никогда не переставали принадлежать нам, они преследуют нас каждый день, мы должны быть им верны, они нас не простят, если мы сойдем с пути.

Фрэнк никогда не видел Эвболла таким, это были не просто пьяные слезы, Эвб жил долго, наверное, дольше, чем надеялся прожить, и за эти годы, как полагал Фрэнк, у него накопилось значительное количество мертвых, которых он считал своими. Не совсем то же самое, что двухсекундная интерлюдия Фрэнка со Слоутом Фресно в Больсон де Мапими пять, нет, шесть лет назад. Насколько Фрэнк продвинулся с тех пор? Дойс Киндред до сих пор был на свете, возможно, до сих пор с Лейк, а возможно —  уже нет.

Следующим вечером Фрэнк проснулся и услышал, как Эвболл читает Стрэй какую-то длинную лекцию о теории и практике Анархо-Синдикализма, он почувствовал в сумерках какую-то странно знакомую меланхолию, природу которой с минуту не мог определить, пока в боковом приделе, где лежали раненые, не появилось ее маленькое личико, тепло освещенное сигаретой во рту, это была его любимая девушка-антрополог с востока, Рен Провенанс.

 — Я так и знал, что не нужно было сегодня налегать на лауданум, — поприветствовал он ее.

 На Рен были кавалеристские ботинки, штаны кампесино, мужская рубашка на несколько размеров больше, на которой не хватало нескольких пуговиц, и ничего в смысле нижнего белья, которое могло бы скрыть от глаз случайного зеваки ее безупречную маленькую грудь, хотя Эвболл и Фрэнки, пытаясь оставаться джентльменами, старались не смотреть, или, по крайней мере, не смотреть долго.

Она была в Касас-Грандес, на археологической площадке совсем рядом с местом одноименной битвы, под полуофициальной эгидой Гарварда, изучая таинственные руины зданий, которые, как считалось, построили беженцы, бежавшие на север из своей легендарной страны Астлан.

 —  Я думал, ты направляешься к Южному морю, —  сказал Фрэнк.

—   Думаю, там не очень романтично.

Когда Мадеро прибыл сюда со своей небольшой армией, все ее коллеги-мужчины, некоторые — бросив извинения через плечо, сбежали от расстрела.

   Стрэй рассматривала ее с интересом.

  — Почему ты не уехала? — спросила она.

— О, вероятно, была слишком занята. Громкий шум, вспышки света — это не хуже, чем плохая погода, еще одни полевые условия, в которых можно работать, а работа — вот действительно самое важное.

— Действительно. Но как у тебя со светской жизнью, позволь поинтересоваться?

 — Даст Бог день — даст Бог пищу, — пожала плечами Рен, — или не даст. Вот сейчас сон оказался наиболее важной темой.

  — Да, именно таким он и «оказывается». Отличный индейский браслет.

  —  Яшма и бирюза. Классический дизайн зуньи.

  — Хм. Сколько ты за него заплатила?

  — Это был подарок.

  — Путешественника.

  — Почему ты так решила?