На день погребения моего (ЛП)

  — Если вы им скажете, нас не найдете, вы должны им деньги?

 — Нет, мы их заставили отменить все штрафные оговорки, — сказал Юрисконсульт Сосунок.

—  Если это те, о ком мы думаем, — профессионально хмыкнул Павел Сергеевич, разведчик судна, — они наверняка вышлют отряды убийц. Месть лучше, чем рубли.

— Нам не знакома фамилия Баклащана, но знаком его тип, —  сказал Пажитнофф. — Это —  очередной подлец, низкопоклонник. Тысячи их доносили на нас, еще тысячи будут доносить. При Царе с Охранкой наш статус всегда был под вопросом... Сейчас, думаю, мы —  беженцы, заклятые враги тех, кто сейчас при власти, кто бы это ни был.

  —  Так где же ваша оперативная база? — поинтересовался Чик.

 — Как у всех хороших бандитов, у нас логово в горах. Штаб в Швейцарии, хотя мы — не Красный Крест, намного меньше похоже на святых, фактически получаем финансирование благодаря спекуляциям кофе и шоколадом — это был большой бизнес в Женеве до 1916 года, пока всех, кроме нас, не арестовали и не депортировали. Сейчас мы возвращаемся туда, если вам интересно. Покажем вам свои частные Альпы. Выглядит, как монолитная гора, а внутри выдолблено пространство для контрабанды. Любите шоколад? Вам продадим по хорошей цене.

Вернувшись на борт «Беспокойства», мальчики собрались в кают-компании, чтобы обсудить план действий.

—  Мы подписали договор, — напомнил всем Линдси. — И он всё еще в силе. Мы должны сдать капитана Пажитноффа властям его страны или отвезти в безопасное место, после чего сами начнем скрываться от правосудия.

 — Может быть, Россия — больше не его страна, — заметил Дерби. — Может быть, он бежит не от правосудия. Ты ведь не знаешь, болван.

 — Вероятно, я уверен в этом не меньше, чем широкая общественность уверена в том, что твоя матушка предпочитает гениталии больших и менее специфических животных из зоопарка, — ответил Линдси. — Тем не менее...

  — Ооо, — раздался ропот среди мальчиков.

 Дерби уже достал из ближайшего книжного шкафа свод законов и начал его листать:

  — Да. Я цитирую английский «Закон о клевете на женщин» от 1891 года...

  —  Джентльмены, — взмолился Рэндольф.

Он указывал жестами в окно — там дальнобойная артиллерия, совсем недавно — скопление таинственных объектов, сияла цветами предвечерья, а сейчас приблизилась к вершине их траектории и замерла на мгновение в воздухе перед смертоносным нырком на Землю. Среди отдаленных звуков повторяющихся взрывов также можно было расслышать назойливое сосредоточенное жужжание военной авиации. Внизу, в боевом порядке сельского пейзажа, включались первые вечерние прожекторы.

 — Мы не подписывали ничего, что предусматривало бы такие условия, — напомнил всем Рэндольф.

Два дирижабля прилетели в Женеву конвоем. Огромный безмолвный призрак Монблана часовым возвышался позади города. Экипаж Пажитноффа квартировал на юге от реки, в старой части города —  некоторые из них жили там до Революции, когда учились в Университете. Вскоре мальчики заселили весь этаж с прилегающими номерами с видом на озеро в бывшей гостинице «Гельвеция Роял», одной из больших швейцарских туристических гостиниц, которая прежде, до войны, изобиловала гостями из Европы и Америки.

Несмотря на грипп и дефицит, в городе бурлила разнообразная коммерческая деятельность. В каждом квартале множество шансов встретить человека, продающего уголь, молоко или продуктовые карточки. Шпионы, спекулянты и мошенники вперемешку с беженцами и интернированными инвалидами из всех воюющих стран. В 1916 году Британия, Германия и Франция заключили соглашение об обмене тяжело раненными пленными и их возвращении на родину через Швейцарию, а менее серьезно покалеченных интернировали в Швейцарию. С наступлением темноты начали появляться грузовые поезда, они проносились через страну часто со скоростью экспресса, везли больных туберкулезом, контуженных и слабоумных. Деревенские детишки выползали из кроваток, таверны пустели — их клиенты стояли у железнодорожных путей и смотрели на вагоны, колеса которых мрачно стучали по городу. Когда бы поезда ни останавливались, чтобы принять новую партию пассажиров или набрать воды из мрачной темно-зеленой конструкции со странно заостренными шаровыми резервуарами, граждане появлялись из ниоткуда с цветами для болящих арестантов, имена которых они никогда не узнают, бутылками домашнего шнапса, тайно хранившимися много лет шоколадками. Подозревая, что их страна — сцена великого эксперимента по изучению возможностей сострадания в разгар войны, они могли чувствовать потребность просто быть там и отдать, что могут.