На день погребения моего (ЛП)

 — А, ееехх... сколько они предлагают? — поинтересовался Дерби. Рэндольф поднял листок, чтобы все могли видеть. Четко видимая сумма почти в два раза превышала совокупный чистый доход всех, кто находился на борту.

 —  Думаю, это связано с криминалом, — предупредил Линдси.

 — Разумеется, необходимо всесторонне изучить моральный и юридический аспекты этого предложения, —  заявил Дерби, притворяясь, что еще раз рассматривает сумму. — Окей, как по мне, всё прекрасно.

Перспективы хорошо оплачиваемой работы в Калифорнии, до тех пор казавшейся мальчикам далеким мифическим местом, вскоре сломили сопротивление даже таких стойких моралистов, как Линдси, но, как самозаявленная совесть экипажа, он не удержался и спросил:

 —  Кто скажет капитану Пажитноффу?

Все посмотрели на Рэндольфа. Рэндольф некоторое время смотрел на свое напоминающее луковицу отражение в серебре чайного сервиза, а потом сказал:

—   Крысы.

   Пажитнофф пожал плечами и улыбнулся, что характерно, безо всякой горечи.

  —  Вам не нужно мое разрешение, — сказал он. — Вы всегда вольны уйти.

—  Но у нас такое чувство, словно мы вас бросаем, Игорь. Бросаем..., — он в отчаянии словно обвел рукой все разрозненные души, ждущие, брошенные на произвол судьбы, сирот и калек, бездомных, больных, голодающих, томящихся в заточении, безумных, которым всё равно нужно было помочь добраться в безопасное место.

—  Война не окончена. Она может никогда не закончиться. Ее последствия будут длиться вечно. Члены моего экипажа четыре года учились в Университете справляться с голодом и болезнями, отстраивать разрушенные города — всё это последует за нынешними событиями. Ужас, бессмысленность, но мы получили образование. У вас может быть другое образование. Ваши обязательства могут касаться других последствий.

  — Американские последствия.

 — Небесный товарищ, — положив руку на его плечо, — я не могу, предпочел бы не представлять себе это.

Этот момент настал — однажды вечером, сразу после появления звезд, «Беспокойство» поднялось с берега Женевского озера и направилось на запад-юго-запад.

— Нам нужно поймать преобладающий западный ветер у побережья Сенегала, — считал Линдси, Офицер метеослужбы.

—  Помните, как нам пришлось лететь туда, куда нас нес ветер? — спросил Рэндольф. — Сейчас мы можем просто выключить двигатели и мчаться вовсю.

—  Наши клиенты, —  напомнил всем Линдси, —  настаивают, что мы должны оказаться на побережье Тихого океана как можно скорее, дорожные расходы по договору оплачиваются только в пределах фиксированной суммы, сверх которой ответственность несем мы.

  — Эхххх, какой идиот включил туда такой пункт? — ухмыльнулся Дерби.

  — Ты, — хихикнул Линдси.

Они пересекли Скалистые горы и парили над невидимой копией материальной поверхности земли под ними. Трехмерные потоки холодного воздуха следовали за течением рек далеко внизу. Струи воздуха поднимались с солнечной стороны гор под тем же крутым углом, что и холодный воздух, вытекающий с теневых сторон. Иногда они попадали в ловушку этого круговорота, они несколько раз зависали над горными хребтами в больших вертикальных кругах, пока Рэндольф не приказал включить двигатели.

Тут возникли сложности: как оказалось, ветер хотел, чтобы они летели на юг, бессчетное количество стандартных кубических футов топлива для двигателей было потрачено для борьбы с приказом северного ветра, пока Рэндольф не рассчитал, что они превысили выделенное им количество энергии, и ближайшее будущее судна принадлежит ветру, так они дрейфовали над Рио-Браво в небеса Старого Мехико. Так их несли вперед ветра мрачной скорби, воля которых была очевидна и порывиста, как ночная зарница на их горизонте.

И в мгновение духовной растерянности без предварительного оповещения их спасли здесь, «На юге от границы», представители Братства Аэронавтов.