На день погребения моего (ЛП)

— Миру пришел конец в 1914-м. Как беспечные мертвецы, которые не знают, что умерли, мы столь же мало, как они, знаем о том, что находимся в Аду с того ужасного августа.

  — Но это, — обводя рукой цветущий город, — как могло бы это...

—  Иллюзия. Когда мир и изобилие снова начинают воспринимать, как само собой разумеющееся, когда вы наиболее расслаблены и сдались в плен, становится понятным настоящее положение вещей. Быстро и безжалостно.

Вдруг он посмотрел на противоположную сторону улицы, потянувшись за очками.

 — Очевидно, галлюцинация. На мгновение мне показалось, что я увидел вашего бывшего мужа.

На самом деле так и было. Кит неожиданно вернулся в Париж, проведя некоторое время во Львове, бывшей метрополии Галиции, затем — столице недолго существовавшей Западно-Украинской Республики.

После отъезда Далли и Рифа с семьей Кит продолжал солдатскую службу, или, скорее, занятия инженерным делом, исключая интермедию с подругой Далли Фьяметтой, работавшей в том же госпитале. Но в один прекрасный день война закончилась, к тому времени он встретил странного одержимого алгебраиста по имени Е. Перси Мовей, у которого было полно новостей о легендарной группе математиков во Львове, на диком фронтире ныне распавшейся Австро-Венгерской Империи.

Вот как Кит открыл для себя «Шотландское Кафе» и круг безумцев разной степени тяжести, его завсегдатаев, здесь однажды ночью ему открылся ошеломляющий смысл Аксиомы Выбора Цермело. Это было возможно в теории, ему продемонстрировали, несомненно: нужно взять сферу размером с горошину, разрезать на несколько кусочков точной формы и пересобрать в другую сферу, размером с солнце.

 —   Поскольку одна сфера излучает свет, а другая —  нет, тебе так не кажется?

   Кита застигли врасплох.

  —  Я не знаю.

Он размышлял над этим некоторое время. Цермело был доцентом в Геттингене, когда Кит там учился, и, подобно Расселу, был поглощен проблемой множества всех множеств, которые не являются членами самих себя. В пивных он был знаменит благодаря своей теории о том, что ни одна экспедиция никогда не достигнет ни одного из полюсов, потому что количество виски, необходимое для этого, прямо пропорционально тангенсу долготы.

Полярная долгота равна 90R, это значит, что значение приближается к бесконечности...

 Что и требовалось доказать. Это не особо удивило Кита, учитывая, что в авторе определенного парадокса можно было узнать Цермело.

—  Но колеблющиеся подмножества, парни, вы понимаете, что это значит, да? Все эти Индийские мистики и Тибетские ламы, и тому подобные были правы — мир, который, как нам кажется, мы знаем, можно рассечь и заново собрать любое количество миров, и каждый из них будет столь же реален, как «этот».

Киту понадобилось некоторое время, чтобы определить местонахождение говорившего, с приятным смущением он увидел, что из-за огромной пивной кружки выглядывает лицо профессора Гейно Вандерджуса, сейчас — странно моложавое, всего несколько седых волосков, вместо нерешительной согбенности аудиторий — прямота и ответственность.

 — Разрази меня гром, если это — не мистер Траверс. Когда я видел вас в последний раз, вы собирались ехать в Геттинген.

  — Так рад видеть вас снова, сэр, — Кит обнял его. —  Здесь.

  — Готов поспорить, вы хотите сказать «не в кармане Вайба».

  —  Ну, прежде всего — полным жизни.

  — Я тоже, молодой человек.

Они выпили еще по одной, вышли из «Шотландского Кафе» и пошли мимо Университета в Клински-Парк.

— Так много мертвых, — некоторое время спустя начал размышлять Профессор, — это кажется неуважением по отношению к ним, но я рад, что Скарсдейл Вайб теперь к ним присоединился. Жалею только о том, что это не я его в итоге застрелил.

   Кит замер, закуривая сигарету.

  — Не знал, что вы на него охотились.

   Профессор усмехнулся.

— Совершил на него покушение однажды, после вашего отъезда в Германию. Меня охватило что-то вроде приступа отвращения ко всему, увидел, как легко меня купили, считал себя кем-то вроде Теслы, но с противоположной полярностью.

Я был ниже презрения Вайба, но не своего собственного. Злясь на себя, а еще больше — на Вайба, я достал свой старый морской кольт простого действия и сел на утренний экспресс в Нью-Йорк. У меня была какая-то туманная мысль — направить кольт на себя, раз для него я уже погиб. Я приехал на Перл-Стрит, нашел ближайшую крышу, уселся и стал ждать. Но произошло что-то странное. Мне понадобилось подняться всего лишь по тринадцати ступеням, чтобы оказаться там, где я находился теперь, и я увидел, что стою не на крыше, а на эшафоте палача, словно каким-то образом уже совершил свой скромный аттентат, меня арестовали, пытали и осудили, а теперь я ждал приведения приговора в исполнение. Речь идет об аномалиях Времени!