— Это я, пожалуй, и мог бы сделать, — возразил Натан. — Но это не годилось: я видел, что ты связан очень крепко, и мне понадобился бы, по крайней мере, час, чтобы освободить тебя. Кроме того, я понимал, что конечности твои, должно быть, так затекли, что ты не в состоянии был бы ими действовать. Наконец, как легко мог бы возглас радости или единственное слово выдать и меня и тебя! Нет, друг, не годилось так делать. Целый час думал я, как помочь тебе. Тогда вдруг свалилась головня на угли, и, когда она запылала, я увидел, что двое индейцев лежали так близко друг к другу головами, как будто они выросли из одних и тех же плеч, и так близко, что я почти мог достать до них ружьем. Тут я случайно или с намерением — не могу сказать наверно — дотронулся до курка, и вот раздался выстрел и я лишил жизни обоих дикарей. Потом я набросился на последнего плута и… ох, грехи, грехи!.. ударил его топором. Он вскочил и побежал, а я за ним из страха, что он может освободиться и убить тебя. Таким-то образом случилось, что я и его убил, за что ты, наверное, не будешь меня порицать: ведь я совершил этот грех ради тебя. Право, друг, удивительно, к чему меня привела дружба с тобою!
— Успокойте свою совесть, Натан! — сказал Роланд, крепко пожимая ему руку. — Вы сделали это ведь ради меня, вашего друга.
Натан молча выслушал эти слова и продолжал поспешно примачивать свежей водой тело Роланда, пока тот, наконец, оказался в состоянии подняться и уверенно стоять на ногах. При этом Роланд заклинал своего освободителя довести до конца доброе дело, так удачно начатое, и освободить сестру, все еще находившуюся во власти кровожадных дикарей.
— Позовите на помощь, — говорил он, — приведите людей сражаться и будьте уверены, что никто не будет лучше драться за Эдит, чем я, ее брат, призванный быть ее верным защитником.
— Если ты непременно хочешь освободить ее, то…
— Да, я хочу освободить ее, или умереть! — воскликнул Роланд. — Ах, если бы вы пошли за ней и спасли ее, как спасли меня!..
— Ну, нет, — возразил Натан, — десятерых индейцев не так легко убить, как двоих или троих. Но друг, прежде чем я сообщу тебе о своем намерении, расскажи мне, что было с тобой после того, как я вас покинул. Мне нужно все знать, потому что от этого зависит более, чем ты, может быть, предполагаешь.
Роланд, несмотря на свое нетерпение, рассказал все, что знал, как можно подробнее и выставил особенно то обстоятельство, что Телия Доэ так горячо вступилась за него.
Натан напряженно слушал.
— Где Авель Доэ, — сказал он, — там всегда какая-нибудь авантюра. Но ты не видел среди краснокожих более ни одного белого?
— Нет, — отвечал Роланд. — А, вот, — продолжал он после краткого размышления, — припоминаю я какого-то высокого человека в красной чалме. Быть может, он был белый?
— А кто командовал отрядом? Он? — спросил Натан.
— Нет, не он. Предводитель был сердитый, старый вождь, которого они называли Кехога или Кенога, или…
— Венонга? — воскликнул Натан с особенной живостью, и глаза его заблестели. — Старый, высокий, плотный человек, с рубцом на носу и на щеке? Немножко прихрамывает? Средний палец на левой руке на один сустав короче, и на голове видны следы клюва и когтей хищной птицы?.. Это Венонга, черный гриф! Ну, Пит, и простофиля же ты, что не подсказал мне этого!
Роланд заметил с удивлением возбуждение Натана и не мог удержаться, чтобы не спросить:
— Кто же этот Венонга, из-за которого вы забываете все, даже о моей сестре?
— Кто он такой! — воскликнул Натан. — Друг, ты не дитя лесов, если никогда не слыхал о Венонге. Не один колонист лег под его томагавком. И поделом славится он своим бессердечием: этот человек пил кровь женщин и детей. Ах, друг, боюсь я, что скальп с черепа твоей сестры уже висит на его поясе.
При этом ужасном предположении кровь застыла в жилах Роланда, и так ужасно изменились его черты, что Натан даже задрожал и хотел было сгладить впечатление от своих слов:
— Но ведь я лишь предполагаю, друг! — воскликнул он. — Быть может, твоя сестра укрыта от злодеев и, хотя в плену, но жива!
— Нет, вы сказали мне, что она убита и что скальп содран с ее черепа… — сказал Роланд и прибавил с горечью. — Этим злодеям не свята ничья жизнь, даже жизнь невинных женщин и детей. Нет, я сам защищу ее, и Бог мне в этом поможет!
— Ты говоришь смело! — радостно воскликнул Натан, так крепко пожимая руку Роланда, что у того даже хрустнули пальцы; потом он отпустил руку капитана, как бы стыдясь горячности своего участия и продолжал. — Говоришь как человек со своими особенными взглядами на вещи. Но не беспокойся: сестра твоя еще жива, и надо надеяться, живой и останется. А чтобы ты сам в этом убедился, я изложу тебе свои соображения. Ответь мне только сначала на вопрос: есть ли у тебя враг среди индейцев, какой-нибудь перебежчик белый, как Авель Доэ, который затаил бы на тебя зло?
Удивленный Роланд ответил отрицательно.
— Но, может быть, у тебя дома остался враг, который так ожесточен, что готов войти в союз с индейцами, чтобы убить тебя? — снова спросил Натан.