Еще минуту медлил он, чтобы преодолеть свое волнение; но вдруг его слуха коснулся голос из хижины, и решимость поколебалась. Он отступил, и к нему вернулось сознание его положения и намерений. Жалобные звуки женского голоса, которые он услышал, пробудили новые чувства в его сердце. Снова вспомнил он о бедной пленнице; ведь он пришел спасти несчастную! Он хотел совершить дело любви и милосердия, а не злобы и мести… И глубоко, с болью вздохнув, он тихо сказал:
— Нет, не напрасно будешь ты меня призывать…
Тихо и осторожно вложил он нож в ножны, оставил Венонгу и, как змея, проскользнул сквозь кусты и приблизился к вигваму, откуда неслись жалобные звуки. Ползком, беззвучно добрался Натан до входа, заглянул в щель сквозь циновку и с первого взгляда убедился, что достиг цели своего опасного путешествия.
Вигвам был невелик; но так как он был слабо освещен и наполнен густым чадом, то было трудно различить, что происходило в дальнем, темном его конце. Сделан он был из циновок, натянутых на столбы. Столб посередине поддерживал крышу, и на нем так же, как и на стропилах ее, висели разные кухонные и домашние принадлежности: деревянные кружки, глиняные горшки, медные сковороды, также ружья, топоры, копья, сушеные коренья, полотна, кожи и другие вещи, которые, вероятно, некогда были похищены у белых: недоуздки, узды, шляпы, сюртуки, шали, передники и многое иное. Особенно выделялся узел со скальпами, между которыми были и скальпы с длинными волосами: по-видимому, дикари считали локоны беспомощной женщины столь же достойным трофеем, как и чуб волос опытного, поседевшего в битвах воина. На полу вигвама лежали кожи, служившие постелями. На них валялись разбросанные в беспорядке платки, одежды и обувь, и весь вид вигвама показывал, что он долгое время служил чем-то вроде склада, наскоро переоборудованного для нежданных гостей.
Однако Натан мало обращал внимания на эти вещи, которые он окинул одним взглядом. Его внимание привлекли женщины. Одна из них была Эдит, с распущенными волосами и мертвенно бледным лицом; она схватилась за платье другой женщины и как будто молила ее о сострадании. Второй была Телия; она старалась уклониться от объятий Эдит и также проливала слезы и что-то говорила, утешая и успокаивая пленницу. С ними находилась старая, морщинистая индианка, которая так походила на колдунью, как одно яйцо на другое. Она свернулась у огня и отогревала свои костлявые руки, по временам бросая на Эдит и Телию свирепые взгляды ненависти и подозрения.
Хотя ветер все еще дул и громко шелестел о листья и ветви деревьев, Натан все же мог разобрать почти каждое слово пленницы, которая молила Телию не покидать ее в таком отчаянном положении. Телия же, проливая слезы, казалось, и от боли и от стыда, просила ее, напротив, ничего не бояться и позволить ей уйти.
— Вам не сделают зла, это верно, — говорила она. — Мой отец мне обещал, а здесь вы находитесь в доме вождя, к которому никто не смеет приблизиться. Вы в полной безопасности, Эдит, а меня… Отец убьет меня, если застанет здесь.
— Твой отец! — воскликнула Эдит. — Да, верно, то был твой отец, который вверг меня в несчастье, который предал нас, который толкнул моего бедного брата в объятия смерти! Иди, иди… Я ненавижу тебя, потому что и ты предала нас. Нет, небо не простит тебе этой измены и смерти Роланда. Ну, уходи: меня убьют, и пусть убьют… По крайней мере, тогда кончатся мои муки.
Под влиянием таких жалоб и укоров, Телия не делала более попытки уйти. Напротив, она старалась схватить руку, от которой ее оттолкнули, и покрыть ее поцелуями; при этом она плакала и несколько раз клялась, что она не замышляет против Эдит ничего дурного…
— Ничего дурного? — вскричала Эдит, снова схватив руку Телии. — Телия, ты не похожа на своего отца и не предашь меня опять, как в тот раз. Останься со мной, да, останься… и все тебе простится. Этот человек, этот ужасный человек, убивший моего брата, — он придет! Останься здесь, Телия, и защити меня от этого негодяя, — и все, повторяю тебе, все тебе простится.
Так умоляла Эдит, вся трепеща от волнения. Телия же все клялась, что ни один человек не думает о том, чтобы причинить ей зло, и что старуха у огня только затем и приставлена, чтобы охранять ее от любой опасности. Потом она снова просила позволения уйти и высказывала опасение, что отец убьет ее, если она останется, потому что он запретил ей приближаться к пленнице.
Ее клятвы, как искренни и неотступны ни были они, не могли, однако, успокоить Эдит и только когда она, ослабевшая от страданий и горя, беспомощная, упала на ложе, Телия ушла от нее нерешительно и с искренним сожалением. Она прижала руку пленной к своим губам и на цыпочках выскользнула из хижины, бросая на девушку сострадательные взгляды.