На Диком Западе. Том 3

Около 7 часов утра из одной великолепной улицы, примыкавшей к бульварам, вышли двое мужчин и, останавливаясь по временам, рассматривали опустошительные следы, оставленные на стенах, окнах и дверях домов пушками и ружьями озлобленных солдат. По-видимому, эти двое людей направлялись в предместье Сен-Дени.

Один из них — человек на вид лет тридцати, от силы — сорока, атлетического телосложения, что, впрочем, не лишало его грации и изящества. Руки его, в тонких шведских перчатках, были малы, также как и безукоризненно обутые ноги; тонкие черты лица, обрамленного темными кудрями, имели решительное выражение, усиливавшееся благодаря отблеску глаз. Вся его наружность обличала знатное происхождение и, действительно, граф Сент-Альбан мог бы похвалиться происхождением по побочной линии от королевского дома Бурбонов. Спутник его, маленькая подвижная фигурка, состоявшая, казалось, только из мускулов, костей и нервов, казался, по крайней мере, на десять лет старше графа и, судя по сильно загоревшему лицу, темным глазам и черным, как смоль, волосам, был южанин. Одет он был просто, но хорошо; в его движениях, во всем его облике чувствовалось какое-то стеснение, как будто ему мешало его платье и он мечтал о легкой одежде рыбаков Лионского залива, где была его родина.

Граф Сент-Альбан, которому события минувшей ночи помешали выехать из Версаля, куда он отлучался вчера, торопился к себе. Когда он уже почти достиг дверей своего дома, его невольно остановил стон, раздавшийся из полутемной ниши в стене.

— Если вы христианин, помогите мне, — послышался чей-то слабый голос, и эти слова, произнесенные на испанском языке, тем более привлекли внимание графа, что он отлично говорил по-испански. Он и его спутник поспешно подошли к нише, находившейся в стене, и увидели человека в полулежачем положении: бледное, как смерть, лицо его указывало, что он был тяжело ранен при столкновении народа с войсками.

— Вы ранены, сеньор? — спросил граф также по-испански.

— Caramba![5] Пуля одного из солдат угодила мне в спину и свалила на землю, как мешок; я едва дополз до этого убежища. Конечно, всякому придется когда-нибудь умереть, но я лучше предпочел бы испустить дух на моей далекой родине — Мексике, в битве с моими исконными врагами, краснокожими. Злой дух, в образе мошенника-янки, привел меня в эту страну, где, вместо удачи, я нахожу бесславную кончину.

— Надеюсь, что этого не случится, — утешил незнакомца граф. — Во всяком случае, следует сделать все для вашего спасения. — Евстафий!

— Monsieur le comte![6]

— Мы должны укрыть этого человека в моем доме, так как туда всего ближе. Возьмите его осторожно и помогите мне перенести его.

Спутник графа улыбнулся:

— Хотя я и не обладаю вашей исполинской силой, граф, однако моих мускулов хватит на то, чтобы нести одному этого бедолагу, иссушенного тропическим солнцем.

Последнее замечание как нельзя более подходило к фигуре раненого, так как он был еще более худощав и сух, чем сам Евстафий. На нем были надеты мексиканские панталоны из коричневого бархата с разрезами по бокам, куртка из той же материи и поверх куртки синий полотняный камзол, какой обыкновенно носят французские мастеровые и поселяне.

— Ну так бери его, — сказал граф, — я следую за тобой. Евстафий взвалил на плечи мексиканца, который невольно застонал от боли, и все трое вышли на улицу, где, по-видимому, не было солдат. Только при входе на бульвар находился жандармский пост. Один из жандармов, кажется, заметил подозрительную группу, потому поскакал по направлению к ней.

— Поспеши со своей ношей в дом, — крикнул граф провансальцу, — я прикрою отступление.

Пока провансалец дошел до дома, находившегося в нескольких шагах, и дернул шнурок колокольчика, граф, не имевший при себе никакого оружия, кроме тонкой трости, поджидал жандарма, скакавшего к нему с обнаженной саблей и кричавшего: «Стой! Стой!»

— Что вам угодно, сударь? — спросил граф.

— Мне угодно, — закричал полупьяный жандарм, — арестовать этого проклятого бунтовщика, которого вы стараетесь унести, да и вас тоже., вы все, видно, также мятежники! Прочь с дороги, иначе эти мошенники скроются в доме!

— Позвольте, сударь, — сказал граф с холодным спокойствием, тем более зловещим, что оно было предвестием вспышки бешеного гнева, — я граф Сент-Альбан и настолько известен в Париже, что всякий сумеет найти меня, если ему это понадобится. Тот человек ранен, он отдался под мое покровительство, и я намерен спасти его, так как нахожу, что довольно уж было резни.

— Значит, ты сам бунтовщик, как я и думал! — злобно выкрикнул жандарм. — Вот же, получай!

Он замахнулся саблей, но граф мгновенно отбросил трость, схватил одной рукой ногу всадника, другой — седло, последовало одно мощное усилие — и всадник с лошадью покатились по мостовой.

— Черт подери! Я тебя научу, милейший, быть вежливым, когда говоришь с потомком своих старых королей.

Он вошел в дверь, так как увидел, что товарищи жандарма спешили к нему на помощь, и запер ее за собой.