На дне

Шли часы, или минуты, или секунды. Я потеряла счет времени. Просто смотрела в одну точку и раскачивалась из стороны в сторону, как маятник. Меня не покидало ощущение, что это начало конца. Слишком много смерти и боли. Настолько много, что, наверное, я никогда не смогу этого забыть.

Остатки гордости и самоуважения остались где-то на дне всей той грязи, что я видела, и сожаление. Да, он так и не стал моим… я не смогла удержать его, как и те, кто были до меня, как и те, кто будут после. Мечты… какие же идиотские они были. Мечты о нас. О долгой жизни рядом с ним. Приручить Зверя. Вот чего я хотела. А на самом деле он всего лишь какое-то время позволял кормить его с руки, а потом просто развернулся и ушел на свободу, при этом став таким же чужим и опасным, как и любой хищник.

Как горько это осознавать. Горько понимать, что даже дети не имеют для него значения. Ни одного приоритета, ни одной ценности, которая могла бы это остановить.

Снаружи что-то праздновали, кричали, пели песни. Началась очередная вакханалия. А мне уже все равно. Все мои мысли были о детях, о братьях… особенно об Изгое. Получил ли он мое сообщение? Найдет ли детей? Сможет ли освободить их?

Я старалась не думать о Максиме. Отключиться, но не получалось. Каждая мысль о нем причиняла мне дикую боль, невыносимую. И во мне не осталось ревности, не осталось чувства, что он меня унизил и предал. Нет. Если б я чувствовала всего лишь это, мне бы не было так страшно… еще не все было бы потеряно. Гораздо хуже — я ощущала жуткую пустоту внутри. Как будто во мне вырезали дыру. Глухое, черное отчаяние, сводящее с ума, окутало меня и окунало в панику каждый раз, когда я думала о завтрашнем дне и понимала, что у нас его нет.

Мне даже не было больше больно от того, что я видела его с другими женщинами, от того, что он спал с ними, имел их у меня на глазах. Это было странное отупение от понимания, что их количество сводит их значимость в его жизни на "нет". Такое нельзя назвать изменой. Это хуже измены. Это такая грязь, такое болото, при котором я понимала, что пусть я и нахожусь в стороне, но меня всю окатило помоями. Здесь больше нет уважения ко мне, как к его жене, как к матери его детей.

И я уже не ревновала его к тем безликим обнаженным телам, над которыми они глумились всем своим вертепом. Такая ревность ниже моего достоинства. Мне было их искренне жаль. Особенно тех, кто больше никогда не откроет глаза после моего мужа… а еще я им завидовала. Их он не мучил так долго, как меня. Он не топтал и не выдирал с мясом их души и сердца. А меня рвал на части, ломал, крошил, сжигал, топтался по мне ногами и топил в своей грязи.

И сводило с ума понимание — с этого дна ему уже никогда не подняться и от этой грязи не отмыться. Не в моих глазах. В его собственных. Придет момент, когда он прозреет. Я не верила, что там, под толстой коркой гнилого панциря не прячется его израненная, вымотанная и сломанная душа. Он спрятал ее, закопал и засыпал землей. Но рано или поздно она выберется наружу и… он не сможет с этим жить дальше. Чтобы не натворил этот проклятый безумец, он всегда останется моим Максимом. Моим мужем. Моим первым и единственным мужчиной. Отцом моей дочки и нерожденного младенца, которого мы потеряли. Никогда и никого я не буду любить так, как люблю его. После такой любви остается только выжженная зола. На ней уже никогда и ничего не вырастет. После той страсти, того урагана, который мог подарить Максим Воронов, становишься рабыней, зависимой от дьявольских эмоций и от той сладкой боли, которую может дать только он.

И нет таких сил, такого лекарства, способного излечить от этой болезни. И пусть я сумасшедшая, пусть я ненормальная, тряпка, у которой нет достоинства и гордости, но все это принадлежало мне, я все это выбрала сама, я была со всем согласна, лишь бы он какое-то время назывался моим. И я пошла за ним в это пекло.

Падаю, спотыкаюсь, раздираю в кровь колени и ладони и снова иду, ползу в его мрак. И в этом только моя вина.

Я должна до него достучаться. Должна сделать так, чтоб он отправил детей обратно домой. Пусть оставит меня себе и мучит до самой смерти. Я согласна.

Жутко лишь одно — он ведь уже не вернется из этой бездны обратно… А я? Смогу ли я вернуться одна без него? Что я буду делать, если он меня отпустит?

Снаружи снова послышались хохот, музыка и выстрелы. Я медленно выдохнула и облокотилась о стену, обхватив себя руками, глядя вверх.

Тусклые лампочки в центре потолка, без плафонов, с мелкими мошками, крутящимися вокруг и замертво падающими на светлое пятно вниз, на старый ковер. Я прислушалась к звукам, встала с кровати и прокралась к двери. Там царил хаос. Я различала стоны, крики и снова хохот.

Там снова царит тот ад, который я застала, когда меня сюда привезли. Неужели они опять насилуют и убивают несчастных девушек или измываются над пленными. Я прижалась к двери, закусив губу до крови, содрогаясь от ужаса. Я изо всех сил старалась не сойти с ума. Думать о детях.