На дне

Иногда настигает совершенно неправильное, но вполне понятное желание: с разбегу, со всей дури впечататься своей несчастной дурной головой в каменную стену… Чтобы этой страшной, но короткой болью заглушить, забить, заменить боль душевную, не убивающую, но сводящую с ума своей вечностью и неизлечимостью — его. Чтобы из треснувшего черепа разлетелись красно-черные брызги, растеклись ужасной лужей мысли — и я наконец-то перестала бы думать о нем… Но так он покинет только мою голову, а в сердце-то все равно останется. Пусть, ну пожалуйста, пусть оно разорвется. Чтобы совсем от него освободиться. Лучше уж так — безмозглой, бессердечной, но — безнегошной…

(с) Просторы интернета

— Жена, говоришь?

Шамиль посмотрел на меня черными глазами, и взгляд этот был страшнее, чем у других чеченов. Цепкий, умный, коварный. Я не знаю, что его связывало с Максимом и каким образом и почему все называли их братьями. Чего я не знаю о своем муже?

— Иди сюда, девочка, — поманил меня пальцем. Я перевела взгляд на Максима, и тот кивком показал мне, чтоб подчинялась. Подошла, чувствуя, как слегка подранивают пальцы. Я слабая, растерянная, и я совершенно не знаю, с кем имею дело.

— Где ты познакомилась с моим братом?

Судорожно сглотнула. Что он хочет от меня услышать? Что мне сочинить?

— Правду расскажи Шамилю. Не стесняйся.

— В дом ко мне влез, как вор, а потом с собой в столицу забрал.

Мне показалось, или Макс немного расслабился и откинулся назад на траву, опираясь на локти.

— Совсем девочкой забрал, а, братишка? Не чтишь законы русских о совершеннолетии. Правильно. Девку надо брать, как только она девкой стала. Иначе потом суками становятся, шалавами продажными. Приехала за тобой, да?

— Приехала. Дура-баба.

Сердце замерло, дышать стало нечем. Про детей если скажет…

— Да. Дура. Здесь оставишь или домой отошлешь?

— Пока здесь. Потом, как поспокойней на дорогах станет, домой отправлю.

— Дорожишь, значит? Я думал, она как все твои жены… — осмотрел меня с ног до головы и потянул кальян, — может, одолжишь на пару ночей.

Повернулся к Максиму, и они посмотрели друг другу в глаза. И… Шамиль рассмеялся, ударил моего мужа по-дружески по плечу.

— Расслабься. Шутит Шамиль. Понял уже, что ее трогать нельзя. Зачем Закиру глаза выдрал и руки отрубил? Убил бы, да и все.

— Слишком просто. — Максим взял трубку у Шамиля и тоже затянулся дымом. — Он мое тронул.

Снова застонал Изгой, и я резко обернулась. Его окатили ледяной водой, заставляя прийти в себя. Один из боевиков схватил шампур, раскалил над костром железную витую ручку и поднес к груди Изгоя.

— Жечь буду, как собаку. Кто послал тебя, русская свинья?

— С автобуса сбежал… сказал же… уже…

Чечен прижал железо к груди Славика, и тот глухо застонал. Я дернулась, подскочила, но меня схватил за руку Максим и заломил ее за спину.

— В дом пошла. Ни звука. Иначе он сдохнет. Джабар, жену мою ко мне в комнату отведи.

— А что так, брат? С нами не посидит… или не соскучился по жене?

Макс ухмыльнулся и вдруг громко крикнул:

— Джанан, ко мне иди.

Я обернулась и увидела, как тоненькая девушка во всем черном покорно к мужу моему идет.

— Жена подождет. У меня пока новая жена есть, да, маленькая? — улыбнулся девушке и похлопал себя по колену. — Садись. — та тут же села на ногу моего мужа и спрятала лицо на плече Максима. Боль была резкой в области сердца, как будто нож туда вошел и остался, мешая дышать. Но я и слова не сказала. Только Максу в глаза смотрю. А он — мне, и сучку свою молодую поглаживает по спине, спускаясь к ягодицам, выпуская дым в мою сторону и прищурив глаза.

— Уведи ее. Закрой в комнате. Пусть поспит. Чтоб научилась дома сидеть, а не ездить без спросу и мужу перечить.

— Наказал, значит. Да. Баб наказывать надо. Иначе на голову сядут.

Джабар кивнул мне в сторону здания, и я, стиснув кулаки и сдавив челюсти, за ним пошла. Только бы выдержать, только бы ни слова ублюдку этому не сказать. Не броситься на него и глаза не выцарапать, чтоб не лапал своих шлюх при мне.

— Красивая жена у тебя, Аслан. Жаль только, что русская. Ну да ладно. Мы любую примем. Твой выбор — закон для меня. Сына пусть родит тебе… Тогда и бегать за тобой не будет. Некогда станет.

— Родит, — угрюмо сказал Максим, — потом.