На дне

— Джанан, принеси русской отвар. Я его на кухне оставила, чтоб настоялся. Давай, поживее. Аслан сказал, чтоб к вечеру на ноги ее поставили.

— А мне зачем на ноги ее ставить? Чтоб он к ней опять трахаться пошел… С тех пор, как здесь сука эта появилась, он забыл обо мне.

— Заткнись. Даже не смей вслух говорить об этом. Твой хозяин и господин должен получать удовольствие, а ты должна этому радоваться.

— Радоваться? Он… он меня отправит, сама знаешь куда.

— В этом твое истинное предназначение. Хватит болтать. Неси отвар.

Дагмара вернулась ко мне, закончила мазать мои шрамы, накрыла меня покрывалом.

— Что нашел в тебе? Кожа да кости. И свежести не первой, и явно рожала. Лицо смазливое. А так… Как все русские, пигалица бледная.

— Вон выйди.

Вздрогнула и сжалась всем телом. Голос знаком и внушает самый настоящий ужас от того, что я знаю, кому он принадлежит — Шамилю. А еще знаю, что он может начать задавать вопросы, на которые я могу дать неправильные ответы.

— Зачем освободить его хотела?

Спросил и уселся рядом на стул. Я его не видела только слышала. И от этого было еще страшнее.

— Прирезать я его хотела, а не освободить.

— Ложь. Я видел у тебя ключ.

Судорожно сглотнула. Какого черта меня допрашивает этот человек? Или Аслану уже все равно, и он отдал меня на растерзание своему названому брату?

— У меня не было ключа, — ответила упрямо и тут же добавила, — вам показалось.

И тут же от боли в глазах потемнело, кожа головы так натянулась, что из глаз слезы брызнули — это Шамиль меня за волосы дернул и голову назад оттянул.

— Ты. Грязная подстилка. Я тебе кишки выпущу и матку выверну наизнанку. Брату яйца крутишь, а мне не сможешь. Зачем отпустить хотела?

Максима здесь нет… вот он и пришел ко мне. Не хочу верить, что мой муж позволил бы кому-то другому истязать меня. Слишком велика роскошь. Он обычно любит это делать сам. И как-то криво усмехнулась собственным мыслям.

— Что ты лыбишься? Больная что ли? Отвечай, или я тебе хребет сломаю.

Стиснул мне горло с такой силой, что я захрипела, и тут же разжал, давая передышку:

— По… пожалела. Он… он в автобусе был с детьми и женой. Мы… мы подружились.

— С детьми и женой?

Закивала, кусая губы от боли и страха.

— А мне сказал, что не женат. — оттянул голову еще дальше и за горло снова сдавил, перекрывая дыхание. — Кто врет? Ты или он?

Задыхаясь, пыталась схватить руками воздух.

— Он… он мог… чтоб вы не тронули жену… он… я не знаю его.

— Сука лживая… а сиськи красивые, — рука вниз скользнула к моей груди, но тронуть не успел и в ту же секунду застонал.

— Руки от нее убери.

— Аслан.

— Руки убрал, я сказал.

Стоят друг напротив друга. Взглядами сцепились намертво. Максим так сдавил запястье Шамиля, что тот слегка присел на полусогнутых. А я на мужа смотрю и вижу то, чего боевик не видит — на спине Максима кровавые пятна и грязь, словно он с кем-то дрался и валялся, катался по земле.

— Брат. Это же шалава русская. У тебя таких вагон…

— Она мне жена. Настоящая. Моя. Женщина. Тронешь ее — меня оскорбишь.

Что-то внутри сжалось от этих слов, зашлось, задрожало так, что слезы рыданием впились в истерзанное горло, содрали изнутри кожу, вызывая болезненный спазм.

— Даже так? С братом драться будешь?

— Если мою женщину позволяешь себе тронуть, не брат ты, а шакал.

Молчи. Молчи, Максим. Это же… это же, и правда, Шакал. Опасная тварь. Но лицо Шамиля вдруг изменило выражение, и он пожал плечами.

— Хм… знал бы, что настолько дорога, не тронул бы. Отпусти. Руку сломаешь.

Максим разжал пальцы, выпуская запястье главаря, и тот несколько раз тряхнул рукой, морщась от боли.

— Теперь знаешь. Проблемы у нас.

На меня даже не смотрит, только "брату" в глаза.

— Какие?

— Сбежал русский. Его свои отбили… и наших перестреляли. Обмен не состоялся. Один я вернулся.

Шамиль прищурился, носом потянул и смачно сплюнул.

— Твари ублюдочные, мрази. Это кто-то из своих сдал. Кто-то, кто знал об обмене.

Я смотрела то на одного, то на другого, и вдруг начало появляться ощущение, что здесь что-то происходит. Точнее, там… там при обмене что-то произошло. Что-то странное.

— Пошли, на улице обсудим. Надо новых пленных искать. Радмира и Мусу вернуть надо. За них уплачено.

Они вышли из комнаты, а я увидела на маленьком столике ножницы, которыми Дагмара резала бинты, схватила их и спрятала под подушку.

Рухнула на кушетку и снова глаза закрыла, чувствуя, как немеет все тело после пережитого ужаса и от ощущения надвигающейся катастрофы. Какого-то панического чувства, что вот-вот произойдет что-то необратимое и жуткое. После отвара Дагмары я все же уснула. И проснулась от того, что стало нечем дышать. Как будто я тону. Как будто в мои легкие забилась вода, и я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. Взметнулась, и все тело застыло от леденящего страха — мне на голову мешок натянули и изо всех сил давили его на шее. Шелест целлофана, спертый воздух и исчезающий кислород. Хаотично машу руками, пытаясь закричать, и слышу только собственное мычание. Если я продолжу сопротивляться, меня убьют, будут держать, пока я не задохнусь. Максим учил меня и этому…