На дне Одессы

Дворничиха утерла выкатившуюся слезу и посмотрела на шепчущихся нянек. Взгляд ее говорил: «Видите, дуры, каким почетом я пользуюсь? Какие господа знакомятся со мною и уважают меня? Это ничего, что я дворничиха и стара».

Произошла опять маленькая заминка. Яшка достал из бокового кармана большую коробку с папиросами, очертил ее с трех сторон ногтем большого пальца, открыл ее и протянул дворничихе со словами:

— Не угодно ли?

— Мерси вам. Я не курю, — кокетливо заявила она.

— Жаль-с. Хорошие папиросы. «Сенаторские». А вы, Надежда Антоновна, не выкурите ли?

— Боже меня сохрани.

Яшка повернулся к озлобленным и шипящим нянькам и спросил их:

— А вы, барышни? Может быть, выкурите?

Как вам угодно, а это был уже верх галантности! Няньки вместо ответа захихикали.

— Чего же вы, дуры, деревенщины, не отвечаете?! — крикнула на них дворничиха. — Обращения с благородными людьми не знаете.

Яшка развел руками, дескать, «я предложил, а ваша воля принять или не принять», достал папиросу, постучал гильзой по крышке коробки и закурил.

Дворничиха, сгоравшая желанием показать себя дамой сведущей и образованной, заявила:

— А погода нынче привлекательная.

— Даже очень, — согласился Яшка.

— А урожай в этом году будет хороший, — смело продолжала дворничиха.

— Кэ-эк-с? — не понял Яшка.

— Я говорю насчет урожая. Хлеб должен уродиться в этом году очень хороший.

— А!… Гм! Обязательно, — согласился вторично Яшка.

Дворничиха делалась все смелее и смелее.

— Хорошо при такой погоде погулять, ежели у кого деньги есть и всякое себе вдовольствие предоставить может.

— «Деньги, деньги, все на свете господа», — ответил Яшка рефреном одного из куплетов «разнохарактерного» куплетиста г. Фишкинда.

— Вот я, когда молода була…

— Ах ты подлюга! — оборвал вдруг образованную даму на самом интересном месте грозный голос. — Зову тебя, зову, а ты не слышишь. Оглохла?!

И перед дамой вырос звероподобный мужчина в большой бараньей шапке, обросший бородой до глаз и с дубинкой.

Это был ее супруг.

Дворничиха растерялась, побледнела, сконфузилась. Еще бы не сконфузиться! Этакий Мазепа! Взял и ни за что, ни про что осрамил ее перед образованным господином.

Дворник раскрыл опять рот для того, чтобы выпустить новый залп непечатной брани, но дворничиха не допустила до этого. Она тактично обратилась к Яшке:

— А вот мой законный муж, Терентий Яковлевич Бубликов.

— А, очень и очень приятно! Позвольте представиться, Яков Иванович Тпрутынкевич! — расшаркался перед ним Яшка и протянул ему руку.

Дворник невольно опустил дубинку, скинул шапку и пожал протянутую руку.

— Не угодно ли папиросу? «Сенаторские». Самый лучший сорт. Все профессора курят, — и Яшка поднес ему коробку.

Дворник промычал что-то и захватил папиросу кривыми и толстыми пальцами, на которых чернелась грязь задворков. Яшка затем весьма предупредительно поднес к самому его носу свою дымящуюся папиросу и проговорил со смехом:

— Не угодно ли заразиться?

Терентий Яковлевич «заразился».

Яков Иванович спрятал коробку и сказал Наде:

— Теперь поедем?

— Поедем.

Яшка возвысил голос.

— Я думаю, Надежда Антоновна, раньше в «сад трезвости» поехать, а потом до «Гамбринуса». Как вы полагаете?

— Ваша воля, — ответила покорно Надя.

— Мы в сад раньше. Пожалуйста.

Яшка в момент соорудил из правой руки крендель и предложил его Наде.

— Честь имею кланяться, — сказал Яшка нежным супругам, приветливо кивнул головой нянькам и гоголем поплыл вместе с Надей к дрожкам.

— Может быть, зайдете к нам когда-нибудь вечерком или в праздник на чай?! — крикнула Яшке дворничиха.

— Сувдовольствием! — последовал ответ.

Няньки провожали красивую и счастливую парочку завистливыми глазами до дрожек, а дворничиха вертелась, как юла, и восклицала:

— Вот так кавалер! Вот это я понимаю!

— Счастье большое, — заметила желчно Дуня.

— Жулик он! — заявил вдруг дворник, выкурив сенаторскую папиросу.

Дворничиха вступилась за Яшку и сказала, сверкая глазами:

— Если он — жулик, кто же ты?

— Смотри! — рассердился дворник и показал ей дубинку.

Дворничиха сократилась и умерила свой пыл. Яшка в это время, держа Надю за турнюр, ловко подсаживал ее в дрожки. Усадив ее, он нежно обхватил ее за талью и крикнул извозчику:

— Пшел!

— Эх вы, сашки, канашки мои! — воскликнул извозчик, взмахнул кнутом и дрожки снялись.

Жжжжрррр!

Снялись, как утки, вспугнутые охотником, и остальные дрожки.

И долго-долго глядели им вслед няньки — злые и жалкие. Они разошлись потом по своим кухням, похожим на черные ямы, повесили головы и горько задумались над своей судьбой.

«Работаешь, работаешь, как скотина, — думали они, — и нет тебе никаких радостей».

И досталось же в этот вечер соплякам их! Дунька со злости укусила до крови в самую мягкую часть своего маленького и противного идола.

VII В САДУ ТРЕЗВОСТИ

Рыжая, красивая, убранная розами лошадка неслась вихрем по направлению к «саду трезвости».

Яшка все крепче и крепче прижимал Надю к своему «пылкому сердцу» и развлекал ее интересными разговорами.

— А слышали, что случилось в городе?

— Что?

— Обокрали гастрономический магазин.

— Неужели?