Читаем На дне Одессы полностью

Макс мотнул головой, придал прежнее положение своему корпусу, опустился на стул, откашлялся, положил свои мозолистые пальцы на клавиши и стал выжидать сигнала. Спиро тем временем лениво вынул из карманов руки, вышел, скрипя своими лакированными ботиночками, на середину зала, подкатил брюки и левым глазом подмигнул Бете.

Та только ждала этого.

Она, как вихрь, сорвалась со своего стула и подпорхнула к нему, вся сияющая и радостная.

Бетя была в этот вечер удивительно хороша. На ней было ее лучшее платье — красное, шелковое, осыпанное блестками, и куча бус и кораллов на груди, которые при каждом повороте ее подпрыгивали и звенели.

Спиро, не говоря ни олова, твердо положил ей на левое плечо свою правую руку, она, в свою очередь, положила на его плечо свою левую, отчего руки их переплелись, оба они потом переглянулись, засмеялись и посмотрели на Макса.

— Ну! — крикнул ему Спиро.

— Есть! — ответил Макс и дернул с ожесточением и со свирепой физиономией желтые вдавленные клавиши.

Рррбом!..

— Мам-ма, держи меня! — воскликнул с замиранием в голосе, заворочав своими масляными глазками и закинув голову, Спиро.

Прежде чем пуститься в пляс, он любил поломаться немного.

Но вот он кончил свое ломанье и стал медленно перебирать ногами. То же самое делала и Бетя.

Глядя на них, можно было подумать, что они топчутся на одном месте и балуются. Но это продолжалось недолго.

Впрочем, долго это и не могло продолжаться. Музыка была такая задорная, дышала такой страстью, так шевелила каждую жилку, так горячила кровь и бросала ее в голову, что Спиро не выдержал.

Он вытянул вдруг правую ногу, хлопнул ловко по лакированному носку ботинка рукой, другими словами говоря, сделал "отскочь" такой, на какой способен был только он — лучший исполнитель во всей Одессе "болгарской" — и пошел вместе с Бетей выделывать умопомрачительные па.

— Поехала наша! — крикнул он.

— На остров Крит! — подхватила Леля.

Пол жалобно заскрипел под их ногами и люстра закачалась.

Через минуту нельзя было разобрать физиономий ни Спиро, ни Бети. Видно было только, как мечутся по залу от одного конца к другому два пятна — одно темно-оливковое, другое — красное и как в воздухе мелькают бусы и кораллы и две пары ног.

Удивительный танец — болгарская.

Как известно, Гейне охарактеризовал английский язык следующим образом: черт собрал все языки со всего света — французский, немецкий, китайский и проч., смешал их, разжевал, выплюнул, и получился английский. Пародируя Гейне, можно оказать, что черт собрал танцы со всего света — канкан, чардаш, казачок, болеро и проч., разжевал их, выплюнул и получилась "болгарская".

Это не танец, а пароксизм какой-то.

Недаром девушки называли его "бешеной кадрелью", а ученая Надежда Николаевна — языческим танцем, танцем каннибалов и прислужников золотого тельца.

Он обладал свойством действовать заразительным образом, как зевота, даже на нетанцующих.

При первых звуках "болгарской" самые апатичные гости начинали ухмыляться, вздрагивать и поддергивать ногами.

Вон и теперь! Посмотрите, как не сидится этому степенному господину в шубе, с седоватой бородой. Он барабанит ногами, поглядывает на всех смеющимися глазами, поминутно надвигает на лоб каракулевую шапку и скоро пустится в пляс.

Надя, глядя на Бетю, дивилась. Незадолго еще до прихода Спиро, Бетя сидела с опущенной головой, как увядший цветок, скучная, кашляла и жаловалась на грудь. А теперь она казалась олицетворением здоровья, бодрости и веселья.

Необыкновенная удаль и молодечество проглядывали во всей ее тонкой фигуре со вдавленной грудью.

Она кружилась и металась по залу, как вихрь.

Надя вспомнила, как Бетя когда-то говорила ей: "Когда я танцую, то забываю все. Забываю за свою больную грудь, за чахотку, за то, что я несчастная проститутка. Я ничего не вижу, что вокруг меня делается. Я, как на тройке, лечу!"

— Гоп! — крикнул вдруг Спиро и ловко перекинул через голову Бети правую ногу.

— Зито, зито! (ура) — закричали и захлопали в ладоши девушки.

Раззадоренные бешенной пляской двух таких мастеров, как Спиро и Бетя, оне вскочили со своих мест и окружили их.

— Бетя! Ну-ка! — крикнула Леля.

Бетя улыбнулась ей, подобрала до щиколотки на левой ноге платье и так же пронзительно крикнула:

— Гоп!

Нога ее, обутая в сафьяновую, шитую золотом туфлю и голубой ажурный чулок, описала широкую дугу в воздухе и перекинулась через голову Спиро, задев его превосходную шляпу.

Шляпа мягко скатилась по его спине на пол.

— Браво, зито! — зашумели опять девушки.

Спиро вторично ответил Бете той же любезностью. Он скосил потом глаза в сторону Макса и крикнул:

— Молоко везешь?! Вира наша!

Это означало:

"Чего так медленно?! Шибче!"

— Есть!

Макс уперся сильнее в плетенку стула, он как бы вросся в нее всем телом для того, чтобы иметь точку опоры, стиснул зубы и сильнее обрушил свои мозолистые пальцы на несчастные клавиши.

Страшно становилось за участь рояля. Казалось, что Макс хочет заколотить клавиши в- пол или сделать из них кашу.

Перейти на страницу:

Все книги серии Темные страсти

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное