На дорогах Европы

Вынул из маленького чемоданчика флягу в брезентовом чехле, отвинтил стаканчик. Пахнуло крепким, ароматным ромом. Наполнил стаканчик, предложил мне. Я отказался, показав на сердце. Он усмехнулся и выпил одним глотком. Шрам на щеке побагровел, а в холодных глазах зажегся огонек.

— Да, был комендантом у немцев. Нашел с ними общий язык. Отец — крупный виноторговец Жиронды, имел до войны немало сделок с немцами. В общем, о лагере говорить не стоит. Дело прошлое. После мира пришлось годик-другой скрываться. Пока в правительстве сидели коммунисты. Ну да вы хорошо знаете, что такое коммунисты. В общем — пошел воевать в Индокитай. Сначала там можно было хорошо развернуться. Звездочки и ордена заработаны недаром. Были офицеры, которые миндальничали с цветными. Чего-то стеснялись. Дали бы ему достаточно власти, он бы вырезал партизан всех до одного. Не хватало сильной руки там, в джунглях. Да и вообще во Франции. И нам бы вот такого… — Он кивнул в сторону портрета Франко и замолчал. Потом опять опрокинул стаканчик.

Удивленный такой откровенностью капитана, я сидел весь собранный, настороженный и, конечно, не пытался задавать ему никаких наводящих вопросов…

— Тяжело ранили при Дьен Бен Фу. Поправился. Хотел отомстить. Но наши заключили мир. Испугались Хо Ши Мина. Меня отослали обратно в Париж. Ну, конечно, в Париже еще настоящего дела не нашлось. Коммунистов из правительства убрали, но слюнтяев еще было достаточно. В общем, в Париже было мне скучновато… Встретил старых друзей — уехал в Корею… Вот где была настоящая работа!

Глаза его сверкнули.

— Там американцы слюнтяйством не занимались. Выжигали целые города. Вы знаете, что такое напалм?

Только два месяца тому назад я был в Корее, на 38-й параллели, в горах. Мне рассказывали друзья, как интервенты заставляли глотать бензин корейских детей, а потом поджигали их, превращая в живые факелы. Я не думал, что одного из этих палачей я повстречаю в центре культурной Европы.

И вот он сидит передо мной и все более откровенно, точно на исповеди, рассказывает о своей «героической» жизни…

— Из Кореи тоже пришлось смотаться. Вот, видите, эти три ленточки — американские… Сам генерал Виллем вручал ордена. Остался бы я в американской армии, был бы теперь полковником…

Вернулся на родину. Думал, что пришло наконец наше время. Кстати началась война в Алжире. Ну, тут уж мне скрываться не приходилось. Использовали как большого специалиста… О немецком лагере никто и не спрашивал. Я уже был героем. Некоторые слабонервные офицерики уклонялись от истинного разговора с этими феллахами. Их тошнило. А у меня закалка приличная.

— И что же, — не выдержал я, — вы принимали участие в пытках?

Капитан опять усмехнулся. Глаза его, казалось, оледенели.

— Пытки?.. А вы разве не понимаете, что с коммунистами и всем этим сбродом иначе разговаривать нельзя. Иначе они пожрут нас, как в Индокитае. А что прикажете делать после допросов? Ночью мы выводили их в поля. Там специально вырыты большие ямы. Феллахов подводят к краю этих ям, держа у их затылков пистолеты… Некоторые молодые офицеры говорили мне, что, когда убиваешь самого первого, самому себе кажешься убийцей… А потом к этому привыкаешь, как и ко всему на свете… Профессия…

Неожиданно он взорвался и поднял голос до крика.

— А что иначе делать? Нужно показать свою силу. Они могут и совсем отнять у нас Алжир, сбросить нас в море…

И опять понизил голос почти до шепота.

— А если наш генерал опять начнет вилять и путать — найдем другого… Вот такого… — указал он опять на Франко.

Откровенность капитана начала уже пугать меня. «Интервью» становилось все более опасным. Можно было ожидать всякой провокации. Во всяком случае, с этой исповедью надо было кончать…

— А я ведь еще тогда мечтал попасть в Испанию, — внезапно совсем лирически сказал капитан. — Не успел… А у вас имеется сейчас иностранный легион?..

— Как у вас? У кого это «у нас»? — Внезапно я понял причину этой необычной откровенности фашиста.

Он принял меня за испанца, за франкиста. Ну да, этот злополучный альбом на столике. Он разговаривал со мной, как свой со своим. Ну что же… Я многое узнал из этой необычной исповеди…

Я увидел одного из тех фашистов, о которых писал Дэкс. Я увидел врага во всей его гнусной наготе.

А теперь я нанесу ему удар. Прямо в солнечное сплетение.

— Произошло обидное недоразумение, капитан, — сказал я совсем спокойно. — Вы, очевидно, думаете, что я из Мадрида? А я из Москвы…

Он вскочил с места. Багровый шрам на щеке стал совсем кровавым. Глаза зажглись ненавистью и гневом. Он хотел что-то сказать и не мог. Он задыхался. Мне казалось, он сейчас рухнет на меня. Я быстро распахнул дверь купе…

Мы подъезжали к какой-то станции. Мелькнула табличка на встречном составе: Нарбонн — Порт Бу — Барселона. Капитан схватил чемоданчик и выскочил из вагона. Он стремительно зашагал по перрону к хвосту поезда. Вскоре я потерял его из виду.

Ветка кипариса

Проезжаем Иер. Пальмовый городок. Точно в почетном карауле высятся на самом берегу могучие стволы пальм, закованные в сплошную панцирную чешую…