На другом берегу (сборник)

Человек, достигающий шестидесятилетнего возраста, чувствовал себя динозавром среди нарастающих изменений в технике, культуре, политике, образовании. Самое печальное – он становился обузой на рабочем месте, так сказать, отработанной деталью техногенного общества. Какое-то время пытались использовать старшее поколение в сфере обучения, но и тут оно проигрывало новым обучающим программам – индивидуальным для каждого, разработанным на основе психолого-физиологических экспресс-тестов.

Льготные зоны подавались в описании как заслуженная и долгожданная награда, как оазисы счастья и благополучия. Они были построены в самых живописных местах вдали от транспортных магистралей. Там высокая среднестатистическая продолжительность жизни. Разумеется, имелась связь с миром. Можно навещать или принимать родственников. При желании можно организовать посильную трудовую и научную деятельность. Идиллия…

Трудный разговор начала мать. Странно. Именно она старательно обходила эту тему, но тут голос ее звучал так, как будто бы это она нас уговаривала: «Мы с дедом давно это местечко присмотрели. Вчера нам сообщили, что заказ принят и соответствует всем пожеланиям. Знакомые у нас там нашлись. И потом, это место напоминает мне городок, где я выросла. Там такие холмы и много зелени. По центральной улице ходит трамвайчик с большими окнами и смотровой площадкой наверху. Все лестницы с подъемниками. Для отца это важно. Так что к вечеру мы, пожалуй, соберемся. Тогда послезавтра мы начнем день на новом месте. Обязательно позвоним, покажем выбранный домик».

«Это главное, что вам там нравится, – подхватила нить разговора жена, – а где же эта красота находится?»

– Зона номер триста дробь пятьдесят два, – хрипло прозвучал голос отца. Из образовавшейся внутри пустоты меня вывел голос жены: «Что у тебя с шеей? Почему ты ее трешь?»

2

Как я уже говорил, после отъезда родителей я испытал облегчение. Мы отвели душу в бурных спорах и еще более бурных примирениях с женой. Я перестал оглядываться, не стоит ли за плечами отец или мама, когда ругал младшего лоботряса Димку. Они с Васькой не похожи ни в чем. Старший растет уверенным и ответственным парнем, а младший все не доделывает, забывает, забрасывает. Теперь никто не шептал: «Пойми, что в его возрасте это нормально… Вспомни, что ты сам когда-то…». Мое слово стало весомым. Я почувствовал себя настоящим главой семьи.

Жена повеселела. Семейные ужины чаще стали замещаться дружескими посиделками: у меня – со своими друзьями, у жены – со своими подругами, а мальчишки старались к нам спускаться реже. На втором этаже звучала современная музыка, гремели виртуальные войны, шло активное общение с девочками по Интернету. Третий этаж оказался лишним и пустовал.

Родители звонили каждый день, потом каждую неделю, потом каждый месяц или даже реже. Прошел год, а может – больше. Мне казалось, что Дима с Васей не скучают. Димка иногда срывался на воспоминания, Василий – никогда. А ведь именно его вырастили бабушка с дедушкой. Мы тогда были молодыми, интересовались карьерным ростом, учебой, развлечениями. И нас здорово выручали две «домашние няньки». Только однажды на стене в комнате старшего я обратил внимание на цифры, записанные старательно – это был номер зоны родителей и их телефон. Почему мы туда не ездили? Так по видеофону удобнее – эффект полного присутствия. Размер изображения – любой. На поездку придется потратить суток двое, туда и обратно. Говорить же стало почти не о чем, общих тем все меньше: внуки, здоровье – на все разговоры пяти минут хватит. Говорить о работе – неудобно, вдруг не поймут, почувствуют себя неловко. Старики тоже не настаивали, мол, понимаем, у вас дела, это мы теперь свободны.

Тревога и ощущение вины появились впервые в тот день, когда я, посмотрев на мониторе школьные успехи Димы и убедившись, что они – в числе самых низких показателей в классе, устроил ему очередной разнос. Обычно он вяло огрызался, уверял, что низкие баллы – случайность и скоро занесут новые результаты, где он будет в лидерах. В этот раз мой младший был не в духе. Он молчал так, что я прервал свою воспитательную речь. Тогда его подбородок задрожал, рот скривился, глаза заблестели. Он резко повернулся и убежал на третий этаж.

Жена, сидевшая в сторонке и не вмешивающаяся в наш разговор, некоторое время бесцельно походила по комнате, а потом поднялась за ним следом. Я решил проверить, не противоречат ли ее успокоительные слова моим ключевым установкам и, стараясь не шуметь, поднялся по забытой нами лестнице.

Димка сидел, вжавшись в старое кресло перед старым телевизором. Я вспомнил, что мать и отец оба любили это кресло и негласно соревновались, кто первым его займет. Почему они не купили второе? Отец говорил: «Дело не в кресле, а в месте». С другой стороны, зачем нужно было даже одно, это? При работающем телевизоре отец читал старые мемуары, а мама – рукодельничала.

Жена неловко примостилась на ручке кресла и гладила сына по голове.

– Ты меня не отдашь? – услышал я показавшийся мне обреченным голос Димки.

– Куда?