На Ельнинской земле

Наконец мы сели в поезд. Но ехали очень уж долго: поезд сверх всякой нормы держали на каждой станции, на каждом полустанке, так как нужно было пропустить военные эшелоны. И на каждой станции, на каждом полустанке мы видели толпы людей, мы слышали такие рыдания и молодых и старых женщин, такие крики отчаяния, что становилось не по себе. Это провожали на войну вчерашних колхозников, которые сегодня уже стали солдатами.

В Смоленск мы приехали только к вечеру, опоздав часов на пять или даже на семь. Николай Иванович, распрощавшись со мной, заспешил в город, чтобы, заскочив на минутку домой, сразу же идти в военный комиссариат. А я всю ночь пытался сесть на какой-либо поезд, следующий на Москву.

На площади у вокзала прямо на земле, среди баулов, мешков и прочего скарба уже расположились беженцы из западных областей Белоруссии. Весь смоленский вокзал был битком набит народом. Все спешили куда-то уехать, но это не удавалось: поезда были переполнены, и проводники не брали ни одного нового пассажира; они даже не открывали дверей.

В городе — ни одного огонька. И это было как-то особенно неприятно. Все упорно утверждали, что немецкие разведывательные самолеты уже не раз летали над Смоленском…

При таких обстоятельствах вера в то, что мы разгромим врага малой кровью и на его же территории, поневоле падала.

Война шла еще только два дня, а в Смоленске уже появились беженцы, а над Смоленском — фашистские самолеты…

Уехать в Москву мне удалось только утром, да и то лишь потому, что железнодорожное начальство распорядилось прицепить к одному из поездов три вагона.

До самой Москвы я ехал стоя.

Так я навсегда простился со своей деревней Глотовкой, с той, которую я знал до войны, так я простился с отчим домом.

5

Летом 1944 года вместе с ныне покойным секретарем Смоленского обкома КПСС Дмитрием Михайловичем Поповым я все же вновь попал в свою Глотовку — вернее, не в Глотовку, а лишь на то место, где она когда-то стояла. Немцы дотла сожгли ее. Не нашел я и своей хаты. На том месте, где она находилась, где находился и наш двор, разросся чудовищной силы бурьян, и в этом бурьяне валялась заржавленная разбитая немецкая автомашина… В родной деревне я вдруг оказался как бы совсем чужим, посторонним, нездешним…

И именно там и именно тогда зародилось стихотворение:

Опять печалится над лугом
Печаль пастушьего рожка.
И, словно гуси, друг за другом
Плывут по небу облака.

А я брожу неторопливо

По этим памятным местам.
Какого здесь ищу я дива,
Чего я жду — не знаю сам.

У этих сел, у этих речек,

На тихих стежках полевых
Друзей давнишних я не встречу
И не дождусь своих родных.

Одни ушли, свой дом покинув, —

И где они и что нашли?
Другим селибу в три аршина
Неподалеку отвели…

Какого ж здесь искать мне чуда,

Моя родная сторона!
Но я — твой сын, но я — отсюда,
И здесь прошла моя весна.

Прошла моя незолотая,

Моя незвонкая прошла.
И пусть она была такая —
Она такая мне мила.

И мне вовеки будет дорог

Край перелесков и полей,
Где каждый дол и каждый взгорок
Напоминают мне о ней.

Пусть даже стерлись все приметы,

Пусть не найти ее следа,
И все ж меня дорога эта
Зовет неведомо куда.

В СЕЛЬСКОЙ ШКОЛЕ И ПОСЛЕ НЕЕ

1

В новом учебном году к нам приехала вторая учительница — совсем еще молодая, только что окончившая гимназию в городе Ельне, — Александра Васильевна Тарбаева.

Для школы было нанято еще одно помещение — крестьянская изба — все в том же селе Оселье.

Александра Васильевна вела первый класс, а Екатерина Сергеевна занималась со своими прежними учениками, то есть вела второй и третий классы.

В нашем третьем классе вместе со мной было, кажется, человек девять или десять: кроме уже знакомых мне, поступили два новичка, два эстонских мальчика, которые почти совершенно не знали русского языка. Это были дети переселенцев из Эстонии (тогда это была Эстляндская губерния, входившая в состав Российской империи), недавно переехавших в нашу местность, купивших небольшой участок земли и наскоро построившихся. Всего переселилось пять семей. До этого они у себя на родине по многу лет батрачили у кулаков, скопили немного денег и решили завести собственные хозяйства.