На Ельнинской земле

Если Василий Васильевич был в больших «неладах» с царским режимом, то в не меньших «неладах» был он с церковью — и с православной, и с католической, и с любой другой. Разговоры о том, что церковь, религия, вера в бога приносят людям только вред, возникали у нас с Василием Васильевичем не раз, но это чаще всего были разговоры короткие, они возникали случайно, по какому-либо частному поводу, и обычно тут же заканчивались.

Но потом наступил срок, когда Василий Васильевич, по-видимому, задумал поговорить с нами более серьезно. Это было уже в пятнадцатом году, перед самым праздником пасхи. Наш общий любимец, как и раньше, решил часть пасхальных каникул провести у своих знакомых учительниц в Глотовской школе.

Вечером он пригласил нас к себе, и мы пришли в столь знакомую комнатку, которая, как я уже говорил, называлась учительской, хотя в ней был всего лишь склад школьных принадлежностей.

На небольшом столике у окна горела керосиновая лампа с зеленым абажуром, а мы разместились возле столика на скрипучих венских стульях. Необходимо заметить, что когда в этих записках я говорю «мы», то это чаще всего значит, что речь идет о нашей троице, о трех «лунатиках», так как именно «лунатики» после окончания школы долго не могли забыть ее, сильнее других были привязаны к ней, чаще других заходили туда, когда надо и не надо, и также чаще других вели разговоры с Василием Васильевичем, когда он бывал в Глотовке.

Я не помню, с чего начался разговор в тот очень памятный для меня вечер, но разговор буквально завладел нами, и вряд ли кто-либо из нашей тройки согласился бы уйти до окончания его. Впрочем, разговор — это сказано неточно. Был не разговор, а великолепный, необыкновенный, захватывающий рассказ Василия Васильевича о боге, о церкви, о религии и о многом другом, что связано с ними. Мы, то есть Шевченков, Афонский и я, ограничивались лишь тем, что иногда задавали Василию Васильевичу вопросы, прося его объяснить нам то одно, то другое. И он тут же давал самые исчерпывающие ответы, приводя в доказательство самые неожиданные и такие яркие примеры, которые не только убеждали, но буквально покоряли нас.

Сейчас трудно вспомнить какие-либо подробности нашей беседы. Да это, может быть, и не так уж важно. Важнее всего те результаты, которыми закончилась наша беседа.

Мы незаметно для себя просидели у Василия Васильевича всю ночь. И когда вышли из школы, было уже совсем светло. И вышли — все трое — как бы совершенно обновленные, как бы открывшие в себе какой-то иной, радостный мир, которого раньше не знали, как бы нашедшие большую правду, столь необходимую людям, И тут же, возле школы, мы дали друг другу клятву, что отныне перестанем ходить в церковь, что не будем великим постом говеть и что вообще — бога нет.

— Бога нет! — хором сказали мы все трое с полной убежденностью и с большим воодушевлением.

Что касается меня и Шевченкова, то мы не нарушили данной клятвы. Нарушил ее лишь Николай Афонский, убоявшийся отца-деспота, служившего, как сказано, церковным старостой и прочившего своего сына в псаломщики.

8

В намерениях и желаниях Василия Васильевича Свистунова едва ли не главное место занимало открытие крестьянской гимназии (или мужицкой, как часто называл ее Свистунов).

Мысль об открытии такой гимназии зародилась у Свистунова уже давно — вероятно, еще до того времени, как он сдал экстерном экзамены на звание учителя начальной школы. И с тех пор она не давала ему покоя. Выпускникам Глотовской школы Василий Васильевич говорил:

— Ну, что же, ребята, начальную школу вы закончили, а дальше-то вам учиться не придется: в гимназию никого из вас не примут. Гимназии строятся не для мужицких детей. А если кто из вас случайно и попадет в гимназию, то вряд ли сможет в ней учиться: во-первых, потому, что за учение надо платить, и притом платить довольно много. Во-вторых, учась в гимназии, надо жить в городе. А на какие шиши он будет жить?.. Вот поэтому-то, — продолжал Василий Васильевич, — нам и нужны свои, крестьянские гимназии, — ну, на первое время хотя бы только одна, — нужны потому, чтобы и мужицкие дети имели право и на деле могли получить полное среднее образование. Конечно, царь никогда не согласится открывать такие гимназии: ему невыгодно, чтобы русский мужик стал грамотным, образованным. Так что за это дело придется взяться нам самим…

И Василий Васильевич начинал излагать, а вернее — пока фантазировать, каким образом, на какие средства можно открыть крестьянскую гимназию. Планов у него было несколько, и он постоянно думал о них: одни из них он сразу же отвергал, другие принимал, но потом видоизменял их, придумывая все новые и новые возможности.

Так, почти сразу же был отвергнут план, рассчитанный на то, что деньги на содержание гимназии дадут богатые жители деревень.

— Какое им дело до крестьянских детей?! — говорил Василий Васильевич по поводу своего же первоначального плана. — Они свои деньги лучше пропьют либо в кубышку спрячут, а на гимназию и ломаного гроша не дадут.

В другой раз Василий Васильевич развивал такую идею: