Читаем На Ельнинской земле полностью

Мы повернули домой. На душе сразу же сделалось как-то уж очень пусто. Нам, однако, надо было спешить, потому что уже совсем явственно и с каждым разом все слышней становились раскаты грома. А перед Глотовкой мы уже пустились бегом, чтобы опередить дождь. И мы успели добежать до начала дождя. Но когда дождь хлынул и я уже лежал в сарае на теплом сене, где обычно ночевал в летнее время, вероятно, не мне одному представилась фигура Василия Васильевича, одиноко шагающего под дождем, по ночной, безлюдной дороге, освещаемой лишь вспышками молний.

6

В нашей сельской церкви долгое время не было псаломщика. Наконец он приехал откуда-то. Это был молодой для его должности — не старше тридцати лет, — красивый человек с непривычным для наших мест именем — Юлиан, по фамилии — Родичев.

Юлиан Родичев аккуратно исполнял псаломщицкие обязанности, но на этом все церковное у него и кончалось. Свободного времени у Родичева оставалось много, и он использовал его отнюдь не для церкви. Он охотно лечил больных, лечил, правда, по лечебнику, медицинского образования у него не было, рассказывал мужикам, что пишут в газетах, что происходит как в нашей стране, так и за границей, ходил на охоту, читал книги — отнюдь не церковные. И в бога он вряд ли верил, хотя никому не говорил об этом.

Было похоже, что псаломщичество Родичева — не настоящее, для видимости, что он, может быть, и не псаломщик вовсе. Это так и оказалось. Уже после Октябрьской революции я встретил Родичева в Ельне. Он был коммунистом, работал в уисполкоме. А потом его послали руководить совхозом «Мочулы» — одним из первых в Смоленской губернии.

Земли совхоза «Мочулы», если не ошибаюсь, принадлежали некогда Александру Николаевичу Энгельгардту или же в крайнем случае соседствовали с имением Энгельгардта, где тот проводил свои сельскохозяйственные опыты, где писал свои знаменитые «Письма из деревни», которые печатались в журнале Некрасова «Отечественные записки» и затем вышли отдельной книжкой. Этим «Письмам» в свое время дал высокую оценку В. И. Ленин.

Находясь в Мочулах, Юлиан Родичев не раз приглашал меня приехать к нему, но я все никак не мог собраться, хотя меня сильно тянуло туда: хотелось посмотреть, как живут и работают люди в совхозе. Наконец я собрался в Мочулы, но случилось так, что до них не доехал.

Поздней осенью восемнадцатого года меня командировали в Смоленск. Ехал я туда ночью. И ни в поезде, ни в ожидании поезда на ельнинском вокзале не мог даже подремать, не говоря уже о сне. А в Смоленске мне предстояло побывать во многих учреждениях, и все их я мог обойти лишь на собственных ногах, трамвай не работал. К этому следует прибавить, что целый день я ничего не ел. Словом, когда все, что мне поручили, было сделано, я едва волочил ноги и едва смог дойти до вокзала, чтобы уехать в Ельню. До вокзала, впрочем, я дошел, но поезд, на котором мне предстояло ехать, уже давно отправился.

Вот тут-то я и решил, что поеду в Мочулы. Это ведь не так далеко, думал я. Пробуду там сутки, отдохну, высплюсь, ну, конечно, и накормят меня там. А после этого можно будет двигаться и в Ельню.

Как бы подзадоривая меня, у платформы стоял поезд, на котором я мог доехать до станции Энгельгардтовская, а там рядом и Мочулы — рукой подать…

Я быстро подбежал к билетной кассе и попросил билет до Энгельгардтовской. Почему-то в наличии оказались лишь билеты второго класса (по-нынешнему это мягкий вагон). Я не стал раздумывать, быстро схватил то, что было, и выбежал на платформу. Затем вошел в свой вагон, который почему-то был почти пустым. В те годы все вагоны любого поезда обычно были набиты людьми так, что и повернуться трудно. Но я не стал долго раздумывать над этим, нашел свое купе, в котором я оказался в единственном числе, сел на мягкий диван, прислонившись спиной к стенке вагона, и сразу же заснул.

Долго или нет я спал, не помню, но проснулся на неизвестной мне остановке и тотчас же обратился к проводнику:

— Скажите, а скоро будет Энгельгардтовская?

Проводник с удивлением посмотрел на меня:

— Эк хватил — Энгельгардтовская!.. Проехали мы Энгельгардтовскую. Сейчас стоим в Васькове. Слезай, пока не заехал бог весть куда.

Я мигом сошел с поезда, а поезд двинулся дальше.

Оказалось, что ждать обратного поезда в Васькове мне придется не менее двенадцати часов. А если поезд опоздает, то и больше… Я начал подумывать, не пойти ли мне пешком по шпалам: дойду до Энгельгардтовской, а там и Мочулы недалеко… Но в то же время я чувствовал, что сил у меня осталось маловато для подобного путешествия. Да и мужики, хорошо знавшие местные условия, с сомнением посмотрев на меня, оглядев мою обувку и одежку, сказали:

— Не дойдешь, парень. В грязи утонешь. Тут, брат, сейчас не дороги, а болото. Да и промочит тебя до костей: видишь, какой дождь лупит!

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Дружбы народов»

Собиратели трав
Собиратели трав

Анатолия Кима трудно цитировать. Трудно хотя бы потому, что он сам провоцирует на определенные цитаты, концентрируя в них концепцию мира. Трудно уйти от этих ловушек. А представленная отдельными цитатами, его проза иной раз может произвести впечатление ложной многозначительности, перенасыщенности патетикой.Патетический тон его повествования крепко связан с условностью действия, с яростным и радостным восприятием человеческого бытия как вечно живого мифа. Сотворенный им собственный неповторимый мир уже не может существовать вне высокого пафоса слов.Потому что его проза — призыв к единству людей, связанных вместе самим существованием человечества. Преемственность человеческих чувств, преемственность любви и добра, радость земной жизни, переходящая от матери к сыну, от сына к его детям, в будущее — вот основа оптимизма писателя Анатолия Кима. Герои его проходят дорогой потерь, испытывают неустроенность и одиночество, прежде чем понять необходимость Звездного братства людей. Только став творческой личностью, познаешь чувство ответственности перед настоящим и будущим. И писатель буквально требует от всех людей пробуждения в них творческого начала. Оно присутствует в каждом из нас. Поверив в это, начинаешь постигать подлинную ценность человеческой жизни. В издание вошли избранные произведения писателя.

Анатолий Андреевич Ким

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Зеленый свет
Зеленый свет

Впервые на русском – одно из главных книжных событий 2020 года, «Зеленый свет» знаменитого Мэттью Макконахи (лауреат «Оскара» за главную мужскую роль в фильме «Далласский клуб покупателей», Раст Коул в сериале «Настоящий детектив», Микки Пирсон в «Джентльменах» Гая Ричи) – отчасти иллюстрированная автобиография, отчасти учебник жизни. Став на рубеже веков звездой романтических комедий, Макконахи решил переломить судьбу и реализоваться как серьезный драматический актер. Он рассказывает о том, чего ему стоило это решение – и другие судьбоносные решения в его жизни: уехать после школы на год в Австралию, сменить юридический факультет на институт кинематографии, три года прожить на колесах, путешествуя от одной съемочной площадки к другой на автотрейлере в компании дворняги по кличке Мисс Хад, и главное – заслужить уважение отца… Итак, слово – автору: «Тридцать пять лет я осмысливал, вспоминал, распознавал, собирал и записывал то, что меня восхищало или помогало мне на жизненном пути. Как быть честным. Как избежать стресса. Как радоваться жизни. Как не обижать людей. Как не обижаться самому. Как быть хорошим. Как добиваться желаемого. Как обрести смысл жизни. Как быть собой».Дополнительно после приобретения книга будет доступна в формате epub.Больше интересных фактов об этой книге читайте в ЛитРес: Журнале

Мэттью Макконахи

Биографии и Мемуары / Публицистика
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное