На Ельнинской земле

— А ты разве не знаешь, что делают святые? Лодырничал, конечно, да еще, наверно, богу молился. Вот и все.

— Нет, как же так лодырничал? — продолжал я свои расспросы.— А откуда же он брал еду, во что одевался?

— Знаешь, много еще у нас темных, неразумных людей. Вот они-то — больше всего бабы — и приносили ему все, что надо. Они думали, что если он, этот «святой», помолится за них богу, то бог непременно услышит его молитву и избавит людей от всякого горя, от всякой беды... Народ наш неграмотный, темный, и разным проходимцам это на руку: им легче обманывать его.

— А где же этот святой теперь? — спросил я, когда мы уже спустились на землю и шли от избушки к дороге.

— Вот этого я не знаю,— небрежно ответил Василий Васильевич.— Может статься, умер. А может, перекочевал в другие места.

15

Некоторое время мы шли молча. Потом Василий Васильевич как бы ни с того ни с сего вдруг заинтересовался, знаю ли я что-нибудь про знаменитого русского композитора Михаила Ивановича Глинку. Оказалось, что я не знаю ни о Глинке, ни о других композиторах и все мои познания в музыке сводятся к тому, что мне известны лишь песни, которые поют в деревне, да еще игра на гармошке и балалайке. О том, что песни (музыку) кто-то специально сочиняет, я даже и не думал: мне представлялось, что все это появляется как-то само собой.

И только по дороге из города Ельни в деревню Коситчино от учителя Василия Васильевича Свистунова я узнал о великом русском композиторе, запомнил даже названия некоторых произведений его.

Но самым неожиданным и интересным для меня было сообщение Свистунова, что Глинка родился в селе Новоспасском нашего Ельнинского уезда и что вот сейчас мы можем дойти в те места, где находилась усадьба Глинки.

И мы, свернув со своей дороги, действительно увидели эти места. Мы обошли большой и красивый, но совершенно пустынный парк, по краям которого в несколько рядов, как бы охраняя то, что здесь когда-то было, стояли могучие многолетние дубы. Они безусловно помнили живого Глинку и могли бы многое рассказать нам, если бы умели говорить. Мне очень было жаль, что дом, в котором жил Глинка, не сохранился.

Не сохранились и другие постройки. На территории парка стоял лишь небольшой флигель, но и тот, по словам Свистунова, появился уже после смерти Глинки.

У одного из дубов мы устроили кратковременный привал, усевшись прямо на траве. Молча посидели несколько минут и двинулись дальше.

Под вечер мы были уже в Коситчине.

16

В семье Свистуновых мы прожили дня два или три, но я почти не помню ни того, что мы там делали, ни самой деревни Коситчино. Лишь одна деталь мне хорошо запомнилась. Меня познакомили с мальчишкой примерно моего возраста, который сам сделал трехколесный велосипед. И мне показали этот велосипед, показали, что на нем действительно можно проехать некоторое расстояние.

Правда, ось, соединяющая два задних колеса, а также все другие металлические части велосипеда делал кузнец. Но все же конструкцию велосипеда придумал не кузнец, а мой новый знакомый.

Велосипед был плох лишь тем, что на нем нельзя было ехать сколько-нибудь быстро. Дело в том, что в качестве колес молодой изобретатель использовал деревянные маховики от старых деревенских прялок. А маховики эти обычно собирались из отдельных деталей, соединенных весьма непрочно. От быстрой езды да еще по неровной дороге подобные маховики-колеса рассыпались на части.

Но несмотря на все это, велосипед мне понравился, и я определенно завидовал своему сверстнику из деревни Коситчино. Мне хотелось иметь хотя бы такой. А о настоящем велосипеде и говорить нечего. Можно сказать, что и в детстве и в юности это была мечта моей жизни.

Однажды, когда я уже учился в Смоленске в гимназии Ф. В. Воронина, я даже придумал способ, как угнать велосипед, взяв его напрокат. Потом я понял, что мой план угона не годится, да и вообще это нехорошо — угонять чужие велосипеды. Поэтому и отказался от своего недоброго намерения.

Однако же я узнал, что купить велосипед можно за сто двадцать рублей, и начал думать, как бы мне собрать такую сумму денег, хотя и понимал, что их никогда не соберу. А иметь велосипед мне хотелось до такой степени, что я продал бы последнюю корову. Но корова принадлежала не мне, а всей нашей семье. Да и мало было одной коровы, чтобы заплатить за велосипед.

Так и не удалось мне удовлетворить это свое жгучее желание. Я даже не смог сделать себе такой, какой видел в Коситчине: у матери была всего одна прялка и мне неоткуда было взять трех колес.

Когда же наступила такая пора, что я смог бы сразу купить целых пять, даже десять велосипедов, то — увы!—это мне было уже совсем-совсем не интересно.

17

Из Коситчина обратно в Ельню мы пошли почему-то под вечер. Шли весь вечер и всю ночь с короткими передышками и никуда уже не сворачивали с дороги.

Когда взошло солнце, мы были на подходе к Ельне и на самом краю какой-то деревни сели отдохнуть на бревнах, сложенных у дороги. Вскоре к нам подошел обутый в лапти и очень бедно одетый мужик, попросивший разрешения сесть вместе с нами.