На Ельнинской земле

Летом четырнадцатого года отец Николая подрядился делать для одного из помещиков кирпич. Кирпича требовалось много — тысяч пятьдесят или даже больше. Все это предстояло сделать и обжечь вручную вдвоем с. сыном Николаем, которому шел восемнадцатый год. Брать себе кого-либо в помощники, кроме сына, Афанасий Афонский решительно отказался: ведь тогда уменьшился бы его заработок, а ему хотелось одному получить всю сумму, которую должен был выплатить помещик.

После того как были построены «шатры», то есть навесы для сушки кирпича в дождливую погоду, началась и выделка его.

Николай копал глину, заготовлял песок, таскал воду, месил глину ногами до полной ее готовности и затем подвозил ее на тяжелой тачке к месту формовки кирпича, где было рабочее место отца. Делал он, конечно, и многое другое. И все это почти без перерыва, в знойный летний день, которому, казалось, и конца не видно.

К вечеру Коля так уставал, что едва мог добраться до деревни. Наскоро поужинав, он шел на сеновал и немедленно засыпал.

Раза два все же мы с Шевченковым приходили к Коле, когда он устраивался на сеновале. И каждый раз он нам говорил:

— Ребята, не могу я с вами пойти никуда... Я чуть живой. Попробовали бы вы повозить с утра до ночи тачку с глиной, тогда узнали бы, что это такое...

Мы и сами видели, до чего Коле трудно.

— Ну, спи, отдыхай,— говорили мы и тихонько уходили от сенного сарая.

Если нашему третьему «лунатику» было так тяжело, то, казалось бы, он мог отдохнуть и как следует выспаться хотя бы в воскресенье, когда работы по выделке кирпича прекращались. Но и это, оказывается, было невозможно: по воскресным дням отец непременно тащил Николая в церковь. Там Николай по приказу отца постепенно должен был приучаться читать псалтырь и петь на клиросе. Афанасий Афонский рассчитывал, что со временем сын его станет псаломщиком, а потом, с помощью божьей, как он любил выражаться, и диаконом, может быть...

Мы и сами видели, до чего Коле трудно.

Словом, Коля Афонский совсем отошел от «лунатиков», и мы — я и Шевченков — остались вдвоем. С нашим другом мы и видеться стали лишь изредка.

4

За лето мы очень сдружились с Шевченковым и стали почти неразлучными. Если он был свободен от своей работы в волостном правлении, то непременно приходил ко мне или же я шел к нему. Мы читали друг другу собственные стихи, а потом важно рассуждали, у кого получилось лучше, у кого хуже. Вместе мы читали и книги, если только они попадали нам в руки.

Из всего, что прочли мы в то лето, особую радость принесла нам книга И. С. Тургенева «Записки охотника». Мы просто были влюблены в нее, а между тем ее нужно было возвратить владельцу, у которого одолжил ее на несколько дней мой друг во время очередного путешествия по деревням Осельской волости.

Мы решили, что перепишем всю книгу от руки, вот она у нас и останется. И начали переписывать. Переписывали мы долго и старательно: то писал Петя, то я. Но переписать все до конца не успели: владелец потребовал, чтобы «Записки охотника» были возвращены немедленно. По-видимому, он заподозрил моего друга, что тот хочет присвоить «Записки», потому и держит их так долго... Пришлось книгу вернуть. Он, тот человек, которому принадлежала драгоценная книга, и не подозревал, до какой степени огорчил нас, не дав возможности переписать всю ее, до конца.

Несколько позже мы с Шевченковым порешили, что будем выпускать свой собственный журнал — рукописный, понятно. Долго перебирали всевозможные названия и в конце концов остановились на названии «Заря».

По уговору первый номер должен был выпустить я, а второй — он, мой соиздатель, третий — опять я, четвертый — он, и так далее.

У моего отца в специально сделанном им же самим сундучке всегда была почтовая бумага, конверты и марки: это— на случай, если кто придет и попросит написать письмо. Но отец иногда разрешал мне брать бумагу и для моих личных надобностей. На этот раз я взял целую тетрадочку — шесть двойных листков, сшил листки ниткой и на первом из них старательно вывел крупными печатными буквами: «Заря. Журнал № 1». А дальше столь же старательно и тоже печатными буквами вписал в тетрадочку свои стихи и стихи Шевченкова. Но после стихов оставалась еще уйма места. Я тут же соорудил рассказ, взяв за основу случай, происшедший со мною, когда волки сожрали нашего жеребенка, пасшегося вместе со своей стреноженной матерью где-то возле леса. Рассказ также был подобающим образом вписан в тетрадочку.

Когда первый номер «Зари» был готов, я понес его в Оселье к Шевченкову. Мы вместе прочли его вслух, поговорили о том, что в нем хорошо и что плохо. Я отдал стихи для второго номера, готовить который Петя Шевченков должен был начать уже со следующего дня.

5

Мой друг очень легко мог перещеголять меня, выпустив второй номер журнала в гораздо большем объеме, чем был первый, выпущенный мною: это потому, что у него всегда было много бумаги. Я определенно завидовал ему, что он может писать сколько угодно и что угодно.