На Ельнинской земле

Я не знал тогда, как мне отнестись к намерению своего друга переменить фамилию, не понимал — хорошо это или плохо и можно ли так поступать вообще: вдруг переменить фамилию? Поэтому я ничего не ответил Пете. Но мне понравилась его решительность, и я даже позавидовал ему.

Ему, по-видимому, действительно приглянулась необычная, не похожая на русские фамилия великого украинского поэта. К тому же он наверняка рассчитывал, что знаменитая фамилия возвысит в глазах окружающих и его самого, выделит из общей массы людей: вон, мол, смотрите, Шевченко идет!—будут говорить о нем. Не какой-нибудь там Тимофеев либо Матвеев, а Шевченко!

И Петя действительно стал подписываться под своими тщательно переписанными стихами: сочинил Петр Шевченко.

Когда осенью начались занятия в школе, учительница много раз пыталась объяснить своему ученику, что нехорошо присваивать фамилию знаменитого писателя, но Петя упорно стоял на своем и никак не хотел возвращаться к своей старой фамилии. Это было бы даже позорным для него, поскольку он уже всем рассказал, какая у него знаменитая фамилия. И вот когда даст, бывало, учительница новые тетради ученикам, Петя надпишет свою непременно так: «Тетрадь ученика 4-го класса Петра Ш евченко». На вызов учительницы: «Тимофеев — к доске!»—он не отзывался или в крайнем случае «поправлял» свою наставницу:

— Я не Тимофеев. Я — Шевченко.

В конце концов учительница перестала уговаривать его. Но все же она добилась, чтобы к фамилии Шевченко ее строптивый ученик прибавил в конце букву в. Таким образом он стал не Петр Шевченко, а Петр Шевченков. На это он, хоть и очень неохотно, все же согласился.

Петр Шевченков прожил со своей новой фамилией всю жизнь. Больше того, этой фамилией сразу же стала пользоваться вся семья Шевченкова: мать, отец, младший брат, а потом и сестры.

2

Я уже говорил, что Петя служил рассыльным в Осельском волостном правлении. Поступил он туда еще до нашего с ним знакомства — вероятно, году в десятом, когда ему было около тринадцати лет.

Работа рассыльного в волостном правлении трудная и беспокойная. В нашей сельской волости было тридцать семь деревень и сел, несколько хуторов, а также помещичьих усадеб. Нередко случалось так, что какой-либо срочный циркуляр надо было доставить сразу во многие места. Рассыльному требовалось не менее трех дней, чтобы обойти всю волость, побывать всюду, где требуется. И Петя делал это в любую погоду: и тогда, когда ярко светило солнце, и когда лил дождь либо шел снег, и в осеннюю слякоть, и в весеннее половодье.

Случалось и так, что только-только волостной рассыльный обойдет всю волость, только-только вернется домой, чтобы отдохнуть, как писарь или помощник снова посылают его в столь же длительный поход. Но бывало, конечно, и так, что у Пети оказывалось два, три или даже четыре свободных дня, и тогда он занимался, чем хотел. В такие дни мы обычно с ним и встречались.

Петя часто рассказывал мне, как он ходит по деревням, как в половодье, не в силах перебраться через реку, бросает стоящему на том берегу человеку принесенную из волости бумагу, предварительно завернув в нее камень; большей частью бумага благополучно достигала того берега, но бывали и «недобросы»: камень падал в воду, а вместе с ним тонула и казенная бумага. Ох, тогда попадало от писаря!

Чтобы меньше было хождения, Шевченков иногда прибегал к хитрости: встретит в волостном правлении мужика, пришедшего по своим делам, и, во-первых, вручит ему бумагу для той деревни, где живет мужик, и, во-вторых, прибавит штуки две или три, чтобы тот отнес в соседние деревни. И ничего, мужик берет. Для мужика, говорил Петя, и волостной рассыльный — начальник.

— Ну, а где же ты еду берешь, когда ходишь по деревням? — спросил я однажды у Пети.

— Еда — дело пустое,— деловито ответил он мне.— Меня знают во всех деревнях и в любой накормят, стоит только попросить...

Пожалуй, это последнее обстоятельство — «в любой деревне накормят» — было для Пети Шевченкова наиболее выгодным из всего того, что давало ему рассыльничество, потому что семья его жила крайне бедно и даже попросту голодно.

3

В те годы, о которых я говорю сейчас, семья Шевченковых состояла из четырех человек: матери, отца, Пети и его младшего брата Николая. Потом — одна за другой — в семье появились две девочки.

Ни земли, ни даже огорода у Шевченковых не было. Все, чем они располагали, так это старая изба, у которой уже начали отваливаться углы. Кроме Пети, никто из Шевченковых нигде не работал и ничего не зарабатывал. А Петин заработок был три рубля в месяц.

Все, знавшие отца и мать Шевченковых, безоговорочно осуждали их, считая обоих невероятными лентяями, лежебоками.

— Есть нечего, обуться и одеться не во что, а они хоть бы палец о палец ударили,— говорили о них.— Уж хоть бы детей родных пожалели...