На Ельнинской земле

Так закончился жизненный путь моего чудаковатого и не приспособленного к жизни друга и товарища Петра Тимофеевича Шевченкова, с которым мы вместе росли, вместе учились, вместе читали книги и совсем еще неопытной рукой писали стихи.

ВАСИЛИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ СВИСТУНОВ

1

Василий Васильевич Свистунов, наряду с другими сыгравший в моей судьбе весьма существенную, если не сказать самую существенную, роль, родился в крестьянской семье в деревне Никулино, что недалеко от местечка Хиславичи нынешней Смоленской области.

Его отец—Василий Свистунов — был человеком грамотным, отбывал службу в армии полковым писарем. Из армии он вернулся унтер-офицером и занял опять же государственную должность сидельца (продавца) казенной винной лавки.

Лавка была в деревне Коситчино, в двадцати пяти верстах от Ельни.

Служба в казенной винной лавке дала Василию Свистунову возможность определить в гимназию сначала старшего сына — Василия, а потом и младшего — Степана. Как Василий, так и Степан учились сначала в ельнинской казенной гимназии. Но Василий скоро сбежал оттуда и поступил в смоленскую гимназию Ф. В. Воронина. Степан тоже сбежал, но несколько позже

Дело в том, что директором ельнинской гимназии долгое время был некто Муратов — сухой, бездушный человек, реакционер, мракобес. Штат учителей у Муратова был подобран тоже соответственный. Учащихся преследовали за каждый пустяк. Порядки, установленные в ельнинской гимназии, называли муратовщиной. Оттуда уходили все, кому только было можно.

После того, как началась первая мировая война и царские винные лавки закрылись, Василий Свистунов-отец организовал в Коситчине потребительский кооператив. Он и возглавлял этот кооператив, и работал продавцом в коситчинской кооперативной лавке. Несколько позже он со всей семьей переехал в Новую Рудню — волостной центр Рославльского уезда, где тоже работал в кооперации. Только после Октябрьской революции семья Свистуновых переехала в Никулино, где у нее был и свой дом и земля. Но Свистунов-отец и тут продолжал работать в кооперации, хотя характер работы был несколько иной, чем раньше. Так, в 1926 году он задумал создать крестьянский кооператив, который бы взял в свои руки водяную мельницу. До тех пор мельницу арендовал некто Калнин.

Однако Свистунову не удалось достичь того, что он задумал: арендатор Калнин, по рассказам, подкупил самогонщика из деревни Муравьеве Сергея, и тот, дождавшись удобного случая, дал Свистунову выпить стакан отравленного самогона. Свистунов через несколько часов умер.

2

Василий Васильевич Свистунов учился в гимназии Ф. В. Воронина до весны 1911 года. Он уже перешел в седьмой класс. Однако учиться дальше не стал. Он твердо решил поехать в деревню, хотя бы в самую заброшенную, в самую захудалую, чтобы учить там грамоте крестьянских детей.

Василий Васильевич считал, что и он, и многие другие люди находятся в большом долгу перед русским мужиком, который и кормит, и поит всех, и взамен этого ничего или почти ничего не получает. Лучшим способом хотя бы частично расплатиться с мужиком за его тяжкий труд он считал, по крайней мере для себя,— учить крестьянских детей, постепенно выводить деревню из того мрака, из того бесправия, в котором она находилась. Это было вполне в духе народнических идей и настроений, воспринятых со всем энтузиазмом молодости.

Брат Василия Васильевича, Степан, рассказывал мне, что у Василия, да и у самого Степана была специальная молитва, которая читалась каждый раз после еды. Вот она, эта молитва: «Благодарю тя, мужиче, яко насытил нас земных твоих благ и удостоил принять хлеб твой насущный, добываемый тобою в поте лица твоего».

Василий Васильевич, выдержав экстерном экзамены на звание сельского учителя, приехал в нашу Глотовскую школу в ожидании назначения на работу. К нам он приехал и потому, наверно, что хорошо был знаком со второй нашей учительницей Александрой Васильевной Тарбаевой. С нею он встречался, когда еще учился в Ельне. В Глотовке он подружился и с первой нашей учительницей — Е. С. Горанской.

3

Скоро состоялось его первое знакомство и с нами, учениками Глотовской школы.

Я хорошо помню тот вечер поздней осени 1911 года. Мы, деревенские школьники — человек шесть-семь,— остались ночевать в классе. Одни остались по необходимости, так как жили далеко от школы и ходить каждый день туда и обратно им было трудно, особенно в ненастную погоду. Другие же, вроде меня, которые жили не так далеко от школы, остались за компанию. В школе, хотя она и была простой крестьянской избой, арендованной на время учебного года, мы чувствовали себя гораздо лучше, чем дома: здесь были друзья и товарищи, горела керосиновая лампа «молния», было светло и тепло. А дома—тусклый свет лучины, дым которой ел глаза, теснота, неустроенность, унылые разговоры взрослых о том, что хлеб скоро подойдет к концу, а денег нет ни копейки, и так далее. От всего этого на душу ложилась такая тяжесть, что хотелось где-нибудь укрыться, спрятаться от нее. И я прятался в школе, частенько оставаясь там на ночь.