На фарватерах Севастополя

Перед отходом командир приказал заминировать весь северный фас равелина, в проломы которого стремились ворваться фашисты; заминировать и взорвать командный пункт, радиостанцию и склады.

Произвести взрывы вызвался комсомолец минер Алексей Зинский, с ним оставался батальонный комиссар Кулинич. Кулинич был ранен, но скрывал это и держался. Только двое живых в кромешной тьме штормовой ночи остались в равелине. Они хорошо знали здесь каждую ступеньку лестницы, знали капризные повороты глухих коридоров, знали, где среди каменных плит пробивается скользкая трава. Они с завязанными глазами могли пройти по всем казематам.

На Северной стороне, занятой немцами, вдруг вспыхнул прожектор. Он осветил косматые белые гребни волн, головы плывущих матросов, заливаемые водой, и хлещущие очереди немецких автоматов.

- Сволочи, - выругался комиссар и закричал Зинскому: - Бей последними по прожектору!

И трассирующие пули, зарываясь в мутную воду, ударили по немцам. Прожектор погас, пала тьма.

- Время вышло, - тихо сказал комиссар Зинскому, - иди и исполняй!

Зинский с трудом пролез в засыпанный камнями подвал, где минеры уложили подрывные патроны, проверил на ощупь черный шнур и, дойдя до конца его, чиркнул [195] спичкой и запдакал. Несколько секунд он стоял неподвижно, глядя, как с треском разгорается шнур, позабыв о том, что пора уходить, как вдруг услышал топот сотен ног и очереди автоматов.

- Эх, взлетите, мерзавцы, сейчас на воздух! - прошептал Зинский. Он выскочил из подвала и, спотыкаясь о камни, поднялся в пролом стены к комиссару.

- Горит, - доложил Зинский, всматриваясь в темноту, где залегли, не добежав до пролома, немцы.

Комиссар Кулинич молча обнял и поцеловал Зинского и приказал ему:

- Плыви и скажи нашим - задание выполнено.

- А вы, товарищ комиссар? - оторопело спросил Зинский и бережно снял с груди автомат.

- Плыви! Ты свое дело сделал! - повторил комиссар, взял из рук у него автомат и подтолкнул в спину.

Зинский, разбежавшись, прыгнул в воду. Он плыл, и вдруг на покатой волне рядом с его головой встали белые всплески воды. Зинский нырнул. Комиссар увидел, что стреляют по плывущему, и переполз к южной стене, стараясь прикрыть огнем своего автомата уходившего матроса.

А Зинский нырял, всплывал и, снова ныряя, плыл к Севастополю.

«Море не выдаст, - подумал комиссар, - а моряк он крепкий».

Зинский был уже на середине бухты, когда в равелине раздались глухие взрывы гранат. Фашисты, наверное, поняли, что происходит в крепости, и в предрассветной темноте хлынули к стенам ее.

В это время воздух содрогнулся от тяжелого взрыва, в бухту посыпались камни и обломки, а над равелином взметнулось в серое небо облако пыли и дыма. Обвалившаяся северная стена равелина завалила камнями ползущих фашистов.

Крепость была мертва. Каменные глыбы прикрыли тело комиссара.

С 26 июня под Севастополем становилось все тяжелее и напряженнее. Оборонительный рубеж на Сапун-горе был совершенно разрушен, почти все доты разбиты фашистской авиацией, большая часть личного состава в дотах погибла.

Над разрушенным городом, над опустевшими бухтами, где торчали из воды мачты затонувших транспортов, где у разбитых пристаней еще ютились железные баржи и прятались юркие катера, с наступлением рассвета, беспрерывно [196] сменяя друг друга, патрулировали «мессершмитты».

Днем по Севастополю передвигаться было невозможно. Казалось невероятным, что боевые самолеты охотятся за отдельным человеком, но так оно и было: не только за машинами, особенно за легковыми, но и за каждым бойцом, за каждым живым человеком в городе гонялись фашистские летчики.

Единственный наш большой корабль, тральщик № 27, который бессменно оставался в Севастополе и занимался проводкой прибывавших с Большой земли кораблей, был обнаружен немецкой авиацией. Тральщик подвергся массовому звездному налету пикирующих бомбардировщиков, героически отражал атаки, но от прямого попадания бомб затонул. Часть личного состава подобрали в море балаклавские рыбаки. В числе спасенных оказались тяжелораненый командир тральщика А. Ратнер, комиссар Абрамцев, мичман Лысенко и другие. Погиб и катер № 092, находившийся там же, в районе Феолента.

Очень трудно стало и катерам-охотникам работать в эти страдные дни в море и на фарватерах.

Было раннее утро. Солнце еще не взошло, но окружающие Севастополь горы, обрывистый мыс с полуразрушенным собором и огромный каменный равелин - все начало выплывать из предрассветной мглы и принимать свои привычные очертания, когда катер-охотник лейтенанта Чеслера вышел на проверку фарватера.

- Спят еще фрицы! Успеем дойти до Херсонеса, - сказал боцман катера Захаров, обращаясь к матросам, стоявшим на верхней палубе.

Мичман Захаров был любимцем команды, он шуткой, веселым словом часто подбадривал матросов. Его светлые спокойные глаза уверенно и зорко смотрели за всем, что происходило на катере и на море.

Стало совсем светло, и солнце скоро должно было подняться над высокими горами, когда катер-охотник подошел к траверзу Камышовой бухты и стала хорошо видна приткнувшаяся к берегу плавучая батарея.