На фарватерах Севастополя

Двадцатого июня на Константиновский равелин отошли бойцы из 95-й стрелковой дивизии во главе с майором Дацко и личный состав 12-й батареи. Батарея долго в трех километрах от Константиновского равелина сдерживала яростные атаки фашистов, уничтожила несколько танков и роту противника. Расстреляв весь боезапас, бойцы во главе с парторгом И. Д. Радаевым взорвали батарею и отошли на равелин. Закрыли массивные железные ворота, заложили их огромными каменными плитами, уложили туда глубинные бомбы и засыпали землей. Все это должно быть взорвано в случае прорыва танков противника. За ночь бойцы установили две пушки, укрепили в амбразурах пулеметные гнезда, приготовились.

- Держитесь, ребята! Сейчас мы всыплем фашистам! - говорил комиссар Кулинич на рассвете следующего дня, обходя лежащих у амбразур с оружием в руках матросов. [190]

И. П. Кулинич прибыл в равелин накануне, на смену погибшему комиссару Баранову.

Первыми с наступлением дня показались немецкие автоматчики. В расстегнутых зеленых мундирах, делая короткие перебежки, они приближались к равелину. Обгоняя их, стреляя, мчались танки.

- Огонь по танкам!

Ударили пушки, захлебываясь, били пулеметы, медные гильзы, подпрыгивая, звенели на каменном дворе.

- На тебе, гад! На тебе! Не лезь на нашу землю! - кричали комендоры, посылая снаряды.

- Горит!

Танк горел. Второй танк отвернул, нырнув в воронку, немецкие автоматчики отхлынули и залегли.

Тогда немцы закопали в землю сидевший в воронке танк, подвезли тяжелую батарею и открыли огонь.

Но Евсеев и майор Дацко умело организовали оборону. Левофланговой группой командовал старшина команды ОХР Березанский, в центре, в самом опасном месте, группу возглавлял лейтенант Коринько. Группа защищала подход к единственным воротам равелина, и они же должны были взорвать бомбы в случае угрозы прорыва; третьей группой командовал лейтенант Семиглазов.

Сотни снарядов и мин обрушились на каменные стены равелина. Затем гитлеровцы подняли в воздух авиацию; с воем и грохотом пикировали «юнкерсы», разрушая верхнюю часть стены. Равелин затянуло облаками дыма, гари и каменной пыли.

И когда затихал артиллерийский огонь, снова шли в атаку гитлеровские солдаты.

Обвалы засыпали моряков, но, выкарабкиваясь из-под камней, раненные, они снова ползли с автоматами в руках к амбразурам и проломам в стене.

У северного фаса крепости лежал у пулемета комсомолец матрос Компаниец. Компаниец был ранен; он истекал кровью, но продолжал вести огонь. К нему подполз военфельдшер Кусов, он же парторг подразделения, и, перевязав его, лег здесь же, рядом, и стал стрелять из автомата.

- Держись, черноморцы! - слышался голос комиссара Кулинича, и матросы снова вели губительный огонь по врагу.

Северный фас был самым трудным участком обороны; огнем пушек и разрывами бомб в каменном теле равелина была пробита брешь, и сюда ползли гитлеровские автоматчики. [191]

Старшина Березанский с пулеметчиком Компанейцем не подпускали фашистов.

Снова обрушилась часть стены, и отлетевший камень больно ударил в спину приподнявшегося над пулеметом Компанийца. Он упал, уткнувшись в землю лицом.

- Компанпец убит! - закричал Березанский и бросился к пулемету.

- Жив я! - с трудом приподнимаясь, ответил Компанией, и снова ухватился за ручки пулемета.

Тяжело было и группе Семиглазова: у него оставалось всего девятнадцать человек. Но к нему присоединился парторг 12-й батареи Ходаев вместе со своими товарищами. Бойцы своевременно обнаружили скопление гитлеровцев на этом направлении. Семиглазов решил предупредить вражескую атаку и скомандовал «огонь»! Шквальным ружейно-пулеметным огнем они скосили фашистов.

Но все больше падало раненых матросов, и автоматы, захлебнувшись, смолкали. Все кругом были ранены, а не воевали только мертвые.

Тяжело был ранен радист Громов. Его на носилках понесли к подошедшей к равелину шлюпке. Он в это время очнулся и закричал:

- Куда вы меня несете? Я не мертвый. Давайте назад!

И матросы повернули и понесли своего товарища в равелин. Здесь ему сделал перевязку военфельдшер Кусов.

- Видишь, - сказал Кулинич, обращаясь к своему командиру Евсееву, - Громов отказался идти на Большую землю, - так теперь матросы называли Севастополь.

- Умирать будем здесь, - твердо ответил Евсеев. - Командир и комиссар последними будут сходить с палубы своего «корабля».

С наступлением темноты, когда утих бой, Евсеев собрал бойцов и рассказал им о полученной из штаба ОВР телеграмме Верховного Главнокомандования, в которой говорилось: «…Самоотверженная борьба севастопольцев служит примером героизма для всей Красной Армии и советского народа. Уверен, что славные защитники Севастополя с достоинством и честью выполнят свой долг перед Родиной».

Эта телеграмма и напоминание, что за отчаянной борьбой севастопольцев следит вся страна, прибавили сил не только защитникам равелина, но и всему гарнизону.

Так продолжалось два дня. На третий день фашисты предприняли психическую атаку. Голые до пояса, под [192] знойным июньским солнцем, отбивая шаг под дробь барабана, вражеские солдаты шли к равелину.