На фарватерах Севастополя

В предрассветной мгле в море, уже за минными заграждениями, на катер Глухова налетели четыре «юнкерса». Они разделились попарно и заходили с носа и с кормы катера. Первыми отделились бомбы кормовой группы, и Глухову казалось, что они лягут по корме, и он дал полный ход вперед. И в ту же минуту он увидел, как «юнкерсы», заходившие с носа, сбросили бомбы, и летели эти бомбы прямо на катер. Глухов успел поставить ручку телеграфа правой машины на «полный назад», и машины заработали враздрай. Задрожала палуба катера, белым гребнем поднялась вода по корме, и нос стал уходить вправо. Глухов снова поставил ручки телеграфа «вперед», и катер, присев на корму, рванулся вперед. Уже видно было, что бомбы упадут по левому борту катера. И вдруг бомба шлепнулась об воду, подпрыгнув, перелетела через нос катера и разорвалась у правого борта. Осколки ударили в форпик катера, полетели на мостик. Катер с ходу зарылся в воду, казалось, что ему оторвало нос. Тяжело был ранен в грудь командир катера Осадчий и контужен помощник командира. Сорвалась с фундамента и была повреждена носовая пушка. Но моторы, несмотря на сотрясение, работали, и катер, набрав полный форпик воды и теряя скорость, продолжал уходить в море. Высокие берега Крыма уже начали [206] таять за горизонтом, закрываясь белыми пухлыми облаками, вечно стоящими над вершинами Крымских гор, когда в небе появились «мессершмитты».

С оглушительным ревом два самолета прошли высоко над катером, стреляя из пушек и пулеметов. Но всплески легли в воду по корме. При приближении самолетов Глухов приказал всем раненым укрыться в отсеках и кубриках.

- Комендоры, к пушкам и пулеметам! Остальные вниз, - скомандовал он. - Быстро!

И все раненые бойцы, находившиеся на верхней палубе, как при срочном погружении на подводной лодке, посыпались вниз, задраивая за собой люки. На верхней палубе, кроме Глухова, остались рулевой и сигнальщик на мостике, пулеметчики у ДШК да комендоры у кормовой пушки. Раненый командир катера Осадчий лежал в ходовой рубке; помощника командира, контуженного и потерявшего сознание, снесли вниз, в каюту.

Словно чувствуя, что орудия катера не могут уже вести плотный огонь, «мессершмитты» на втором заходе низко прошли над кораблем. Казалось, самолеты своим бронированным брюхом зацепятся за мачту. В этом заходе был убит пулеметчик правого ДШК и тяжело ранен последний из оставшихся в строю комендоров у левого пулемета. А «мессершмитты» снова, на большой скорости, шли на катер. Рулевой, только что быстро вращавший штурвал, вдруг присел на корточки да так и остался сидеть у штурвала. Глухов нагнулся к нему: на белом лбу рулевого чернела вмятина, и тоненькой струйкой по лицу стекала кровь. Без чувств лежал на палубе раненный в живот сигнальщик, зажав в скрюченной руке бинокль. Глухов, ухватившись за штурвал, уводил катер от огня «мессершмиттов». На этот раз самолеты прошли так низко, что он видел остроносое лицо фашиста в сбитом на затылок шлеме. Фашистский летчик грозил Глухову кулаком.

- Ах, сволочь! - заскрипел зубами Глухов. - Мне бы добраться только до пулемета, я бы тебе показал!

И в это время снаряд самолетной пушки угодил в палубу корабля у машинного отсека. Моторы разом чихнули и заглохли, катер уткнулся носом в воду и остановился. Были убиты оба комендора, и вышла из строя кормовая пушка. Стало очень тихо, только звенели уходившие в небо самолеты.

Откинулась крышка люка, и из машинного отсека выглянул механик. [207]

- Перебита бензиновая магистраль. Старшина Климов убит. Воробьев ранен! - доложил он Глухову и снова скрылся.

Глухов сошел с мостика и, преодолевая боль в спине, стал к пулемету. А «мессершмитты» решили добить катер и, развернувшись, снова пошли в атаку, швыряя огонь из пушек и пулеметов. Глухов дал длинную очередь из ДШК, казалось, в самое брюхо головного «мессершмитта». Но тот, не сбавляя скорости, взмыл вверх.

Теперь на верхней палубе в живых остался один только Глухов.

Но вот приподнялась крышка люка машинного отсека и показалась курчавая голова моториста Воробьева.

- Товарищ старший лейтенант! Разрешите, я вам помогу.

Не дожидаясь ответа, Воробьев выскочил на верхнюю палубу и стал к пулемету, расправляя железную ленту ДШК.

- Ну, вот мы и снова с тобой вдвоем остались, Воробьев! Помнишь, как в море штормовали! - говорил мотористу Глухов, не поворачивая головы и следя за самолетами.

«Как давно это было! Уже год, наверное, прошел», - подумал Глухов, вспоминая, как под баян веселого моториста они пели песни, поднимая людей в поход.

Теперь только один «мессершмитт», стреляя, снова шел на катер. На этот раз снаряд угодил в кормовой срез. Полетели щепки, осколки подожгли дымовую шашку, и сразу верхнюю палубу и мостик катера заволокло дымом.

Воробьев бросился было к дымовой шашке и в это время заметил, как побледнел Глухов и стал опускаться на палубу. Привалившись к тумбе пулемета, он зажимал обеими руками левый бок. Кровь, просочившись между пальцами, стекала на деревянную палубу.