– А куда мне еще идти? – спросила Надежда Николаевна, а Лариса ей позавидовала: если бы было можно, она бы тоже ушла, но дома ее ждали дети…
«Как я им об этом скажу?» – лихорадочно соображала Лариса и искала подходящие слова, наивно полагая, что среди них есть те, что способны смягчить удар. Но как только она перешагнула порог квартиры, заготовленные в дороге фразы тут же улетучились из ее головы.
– Вот и все, – торопясь, проговорила Лариса и закрыла рот рукой, безудержно заплясал подбородок.
– Все? – переспросил открывший ей дверь Антон, и она молча кивнула в ответ. – А бабушка знает? – Он не сводил глаз с матери.
– Знает, – выдохнула Лариса и с тоской посмотрела на дверь в детскую, пытаясь угадать сквозь матовое стекло, там ли Глебка.
Перехватив ее взгляд, Антон сгорбился и пошел к брату.
– Сама! – бросилась за ним Лариса, но не успела – сын аккуратно закрыл дверь перед ее носом. – Пусти, – прошептала она и, разом обессилев, опустилась на корточки возле косяка, старательно прислушиваясь к тому, что происходит в комнате. Думая в дороге о том, как отреагируют дети на известие о смерти отца, Лариса ожидала от Глеба истерики. Но вместо нее из комнаты донеслось тихое всхлипывание, перемежающееся словами Антона, точно расслышать которые она, разумеется, не могла.
Лариса понимала: нужно собраться с духом, встать, войти в комнату, поговорить с детьми. Но на это были нужны силы, а их у нее не было. Ее тело словно обесточили, а ведь впереди еще несколько страшных дней. «И все равно, это лучше, чем жизнь в неизвестности», – призналась себе Лариса и почувствовала, как на нее навалилась такая усталость, на преодоление которой должны были уйти годы. «Надо встать», – приказала она и поднялась, но зайти в детскую к сыновьям так и не осмелилась, ушла к себе.
Лариса легла на кровать, на половину мужа, и с жалостью подумала о том, что умудрилась выстирать Славину наволочку. «Поторопилась», – всхлипнула она и обняла руками подушку, тщетно стараясь почувствовать его запах. «Славочка», – пробормотала Лариса и еще несколько раз повторила имя мужа, отметив про себя, что теперь оно и звучит как-то странно.
Эти бесконечные полгода она практически не плакала. Ну может быть, только тогда, когда налетала вихрем тоска, сначала скручивала в узел, а потом заставляла бродить по дому в поисках вещей, так или иначе связанных со Славой: чашка, завалившийся за диван журнал, брошенные в шкаф теннисные ракетки. И вот теперь у нее наконец-то появилась законная возможность, запершись в спальне, дать волю слезам, но, как только Лариса об этом подумала, они высохли.
«Точно песка в глаза насыпали», – отметила она про себя, а потом, расправив подушку, перевернулась на спину и еще долго лежала в темноте, прислушиваясь к тому, что происходит вокруг. И только когда из-под двери в ее комнату вползла полоска электрического света, Лариса поняла – наступил вечер, и встала с постели.
– Мама, – бросился ей навстречу опухший от слез Глебка, как только она вышла из своего убежища. – А когда папу в землю зароют?
– Через несколько дней, – увернулась она от прямого ответа и нашла взглядом старшего сына: Антон сидел на диване, укрывшись пледом и уставившись в книгу, когда-то подаренную ему отцом.
– Читаешь?
– Читаю, – сиплым голосом отозвался мальчик, не поднимая глаз. Впрочем, Лариса и так знала: они у него красные.
– Ужинать будете?
– Там макароны. – Похоже, Антон сегодня взял на себя все ее обязанности.
– Я не хочу, – отказалась Лариса, но на кухню тем не менее пошла, чтобы вскипятить там чайник и накрыть стол на троих. – Идемте чай пить, – позвала она сыновей и, не дожидаясь ответа, уселась на место, где обычно сидел Слава.
– Я там сижу, – тут же сделал замечание матери Антон, и она послушно пересела на соседнюю табуретку, не мешая сыну ощущать себя главным в доме.
– А когда я умру, – заинтересовался Глебка, – меня тоже в землю зароют?
– Тебя не зароют, – насупившись, пообещал ему старший брат. – Тебя замуруют в саркофаг, саркофаг погрузят в космический корабль, и будешь ты вокруг Земли вращаться, как спутник, пока не собьют.
– Антон шутит, – успокоила младшего сына Лариса, заметив, как расширились от ужаса его глаза. – Не надо его пугать, – попросила она старшего сына и пододвинула тому чашку с чаем. – Нам нужно кое-что обсудить.
– Не надо ничего обсуждать, – отмахнулся от нее Антон. – Я все знаю. Привезут гроб, занавесят зеркала, будет толкаться масса людей, гладить нас по головке и причитать, как мы дальше жить будем.
– Я не об этом. – Ларисе разом расхотелось рассказывать о специфике похоронного обряда. – Первое время будет очень трудно (Глебка всхлипнул), а потом вы привыкнете, и все встанет на свои места. Жизнь наладится, – попробовала улыбнуться она. – Обязательно. (Антон молчал.) Надо просто набраться терпения.
– Ты уже это говорила, мама, – напомнил ей Глеб, шмыгнув носом, и потянулся за сушками. – А фамилия у меня какая останется? Папина?
– Папина, – усмехнулся Антон, а потом, не поворачивая головы в сторону матери, спросил: – Что с ним случилось? Его убили?