На фиг нужен!

– Пока не знаю, – честно призналась Лариса, а сама подумала: «Какая теперь разница? Все равно никого не найдут и дело закроют».

– А кто знает?

Этот вопрос ей задавали не только собственные дети, она его слышала практически из уст каждого, кто приходил попрощаться со Славой, тело которого, а точнее – то, во что оно превратилось, покоилось в цинковом гробу.

– Ничё, дочка, – прошамкала соседка из квартиры напротив, разглядывая живые гвоздики, – это когда в открытом гробу, то нельзя, чтоб пятнами личико не пошло, а в этой страсти – можно.

«Видела бы ты, теть Валь, это «личико»», – подумала Лариса, вспомнив слова судмедэксперта: «…крысы обглодали». Любопытство заставляло посетителей, забывая о такте, шепотом интересоваться:

– Похож он хоть на себя-то?

И она подтверждала:

– Похож. – А сама временами начинала сомневаться, так ли это. Одна только мысль, что могла ошибиться, вызывала в ней панику. Спасибо свекрови: сама ни на минуту не усомнилась и другим не дала.

– Материнское сердце – вещун, – убеждала она собравшихся и демонстративно клала руку на грудь. – Оно точно знает, его не обманешь. Поэтому даже если жена обознается, мать вокруг пальца обвести не удастся… Вот ставлю Славе свечку за здравие, а она гаснет. Снова ставлю – снова гаснет. А потом Ларочка позвонила: «Все, говорит, мама. Все».

Ничего подобного, конечно, Лариса Надежде Николаевне не говорила, мамой ее сроду не называла, но эти маленькие неточности были известны только ей, и она легко пропускала их мимо ушей, видя, что свекровь, узнав о смерти сына, как-то приободрилась. Во всяком случае, в отличие от Ларисы у нее хватало сил рассказать каждому, кто приходил проститься со Славой, запутанную историю его исчезновения, в которой раз от раза возникали все новые и новые детали.

– Зачем она врет? – пытал мать Антон, предпочитавший отсиживаться на кухне в то время, как Глебка часами сидел возле отцовского гроба, внимательно прислушиваясь к каждому слову.

– Тебе что, жалко? – Лариса даже не считала нужным разубеждать сына.

– Ну это же неправда! – возмущался Антон и сверлил взглядом бабкину спину.

– Неправда, – соглашалась с ним мать, а сама думала о том, что правда никому не известна: ни ей, ни свекрови, ни следователю – никому. Она уже смирилась с этим, потому что за минувшие полгода не получила ни на один свой вопрос исчерпывающего ответа. И даже заключение судмедэксперта не содержало ничего такого, что могло бы прояснить хотя бы некоторые обстоятельства дела. На сегодняшний день Лариса знала только одно: рубашка и джинсы были Славины, все остальное, догадывалась она, присоединилось по ходу. Но скорее всего, уговаривала себя Лариса, таких совпадений не бывает и было бы глупо на что-то надеяться в тот момент, когда она собственными руками трогала изуродованное Славино тело с синей полосой ниже пупка. «А голова?» – пугалась Лариса, но потом снова вспоминала слова судмедэксперта и успокаивалась. Мысль о том, чтобы предложить Надежде Николаевне взглянуть на обезглавленного сына, ни разу не посетила ее, достаточно было того, что видела она. Да и свекровь, надо отметить, не проявляла излишнего любопытства, видимо, потому, что приняла решение схоронить Славу таким, каким она его знала. И в этом смысле ее воображение легко позволило ей это сделать.

– Сыночек, – Надежда Николаевна посмотрела на Славину фотографию, перекрестилась и во всеуслышание объявила: – Пусть земля тебе будет пухом.

– Будет-будет, – подхватили вслед за нею соседские бабки то ли для того, чтобы утешить, то ли для того, чтобы продемонстрировать свою осведомленность в делах такого рода: – Так мучился, прости господи. Так мучился… Слов нет, как мучился человек, – подключилась тетя Валя и тут же поведала историю о том, что невинно убиенным боженька место в раю держит. – Не пройдет и сорока дней, как и его душа успокоится.

– Какие сорок дней, Валентина? – встрепенулась Надежда Николаевна, почувствовав конкуренцию. – Полгода прошло.

– Так за полгода разве б чё осталось? – искренне изумилась соседка и вопросительно посмотрела на Ларису: – Или там ничё нет?

– Да какая вам разница? – тут же ввязался Антон и сел на пустующий рядом с Надеждой Николаевной стул.

– Все там есть, – успокоила всех Лариса, не на шутку напугавшаяся, что сейчас разразится скандал из-за сыновней дерзости, и добавила: – Я своими глазами видела.

– Ну коли видела, так и ладно, – быстро пошла на попятную тетя Валя и, склонившись к уху Надежды Николаевны, громко зашептала, что на кладбище не поедет, мороз, а на поминки придет. – Где поминать-то будете?

Свекровь назвала место.

На кладбище поехали единицы. Мороз на самом деле стоял такой, что кончики ресниц от дыхания покрывались инеем.

– Прощайтесь, – подтолкнула детей Лариса и пропустила их вперед.

– До свиданья, – еле разлепил губы Глебка и беспомощно посмотрел на брата.

– Пока, пап, – сказал Антон и прижался щекой к крышке гроба.

– Мам? – Глеб вопросительно посмотрел на мать и дернул старшего брата за руку.

Подойдя к гробу, Лариса поняла, что не сможет произнести ни одного слова.