На фиг нужен!

– Так всех приглашали, – начал оправдываться Семеныч. – Стол стоит на полпавильона: свой – не свой, заходи, закусывай. Восточный человек! У них так положено.

Крюков не стал объяснять проштрафившемуся работнику, что на самом деле хозяин «коврового» павильона, по прозвищу Мурза, никакого отношения к восточным людям не имеет. А свое «восточное» имя получил благодаря шустрым одноклассникам, быстро превратившим Юрку Мурзаева в Мурзу. Но когда на волне девяностых бывший троечник превратился в предприимчивого торговца коврами, «восточное» прозвище пришлось как нельзя кстати: Юрка надел туркменскую тюбетейку, обзавелся поставщиками, как он подчеркивал, «с таинственного и благодатного Востока» и периодически стал поговаривать о восточных корнях.

– Трепло он. – Жмайлов Мурзаева недолюбливал, но не трогал. Видимо, тот под другим авторитетом ходил. – Молдавская, бляха, порода, тупой и наглый.

– А ты откуда знаешь? – поинтересовался однажды Крюков и быстро понял, откуда у жмайловской неприязни ноги растут.

– Так его отец с моей мамкой путался. Та, дура, больно замуж хотела и знать не знала, что он женат. А когда все вскрылось, простите-извините, на родину пора.

– В Молдавию?

– Да какую, на хрен, Молдавию. Из Протопоповки он, в Молдавии прапором служил. А мать у Юрки – наша, зарецкая. Так он и ей мозги пудрил…

– А Юрка-то здесь при чем?

– Да по хрен мне твой Юрка, – отказался продолжать разговор Жмайлов, и тему закрыли. Но осадок все равно остался, хотя сын за отца не ответчик, Слава это прекрасно понимал.

Ничего личного, но, наверное, из солидарности со Жмыхом Крюков тоже стал недолюбливать владельца соседнего павильона, и тот факт, что его подчиненный самовольно оставил рабочее место, чтобы поднять стакан за здоровье Мурзы, неприятно задел его.

– В последний раз, Вячеслав Витальевич. – Семеныч, точно почувствовав приближение грозы, виновато потупился.

– Из зарплаты вычту, – спокойно пообещал ему Слава и, сунув пакет с деньгами под мышку, хотя логичнее было бы его оставить здесь, на складе, направился в «ковровый» павильон не столько ради того, чтобы поздравить соседа, сколько для того, чтобы застать там кого-нибудь из администрации и напомнить, что необходимо открыть ворота.

Мурза встретил Крюкова с распростертыми объятиями.

– За мое здоровье! – скомандовал он, и Славе тотчас поднесли наполненную до краев рюмку водки.

– Извини, Юр, не могу, за рулем.

– Иди к черту, за рулем! – возмутился Мурза и лихо заломил тюбетейку. – Обижусь!

– Не надо, – подыграл ему Слава. – Я выпью, только попозже. Разгружу машину и выпью. Честное слово!

– Смотри мне, – смилостивился Мурза-Юрка и повел Крюкова к столу. – Садись. Не можешь пить за мое здоровье, значит, ешь.

– Спасибо, – поблагодарил соседа Слава и лихорадочно закрутил головой в поисках тех, кто мог перекрыть въезд на рынок. Но чтобы найти таковых, надо было, по крайней мере, знать, как они выглядят. А ведь Крюков не так часто захаживал к рыночной администрации: все вопросы улаживали Лариса и Жмайлов, а по мелочам, если это было необходимо, подключались сами продавцы. Наверное, ему стоило сразу напрямую обратиться к Мурзе и спросить, кто есть кто, но Слава почему-то не осмелился, было неловко: усадили за праздничный стол, а он – по делу. Решил выждать. Пока пил чай, не сводил глаз с обмотанного зеленой резинкой пакета с деньгами, недоумевая, зачем взял его с собой вместо того, чтобы оставить на складе. Ощущение было странным: он словно не был самому себе хозяином. Наконец он решился, встал и объявил во всеуслышание, подняв пиалу, наполненную до краев зеленым чаем:

– Созрел тост.

– Подожди, дорогой, – имитируя восточный акцент, произнес именинник и вышел из-за стола, кому-то призывно махнув рукой.

– Жду, – приготовился Крюков и уставился на Мурзу, соображая, что же сказать дальше, чтобы было добросердечно и одновременно коротко. Каково же было его удивление, когда за спиной у именинника, точно из-под земли, выросла та белобрысая девица, которая сегодня утром так потрясла его воображение, что заставила вспомнить благословенную Сашку Леванину. Через секунду Крюков промычал что-то не очень вразумительное типа, «чтобы все было, а нам ничего не было» и окончательно утратил дар речи.

– Неси рюмку, Нелька, – приказал Мурза, и белобрысая снова исчезла.

– Не могу, – промычал Слава, разрываясь между необходимостью следить за пакетом и смотреть в глаза имениннику.

– Не вопрос, Славян, – вдруг по-панибратски обратился к нему Мурза, и Крюкова передернуло: так его называл исключительно Жмайлов. – Будь здоров, – потянулся он к нему и чуть не промазал мимо пиалы: звук получился тусклый, как будто переломили карандаш.

– И тебе того же, – пожелал в ответ Слава и, опустив пиалу на стол, начал выбираться из-за стола с ощущением, что зря потратил драгоценное время. Быстрее было вручную перетаскать или тачку у кого-нибудь одолжить, толку больше было бы. «Так и сделаю», – решил раздосадованный Крюков и стремительно двинулся к выходу из павильона, не выпуская пакета из рук.

– А стремянную? – окликнул его Мурза.