На фиг нужен!

«Ну поздно так поздно» – смирилась старуха и подыскала Крюкову в расположенном неподалеку санатории «Прибрежный» бросовую должность – на воротах стоять и двор вокруг административного корпуса мести. Недолго думая, мужика взяли: кто еще за такие гроши работать будет? А по поводу пропавших документов беспокоиться не стали, оформили Ивановну, а молчаливого бородача стали называть по ее фамилии – Акимов.

3

Март в этом году выдался особо капризный: то злобно рвал сизые шерстяные облака, то щерился солнцем, дразня близким теплом. Лариса не верила марту, теперь она вообще никому не верила, ибо, что бы ей ни говорили, легче не становилось, хотя она прежде думала, что нет ничего хуже, чем неизвестность. Оказывается, есть. Это невозможность. Невозможность что-либо изменить, переделать, переписать заново. Память о прошлом не приносила отдохновения, она мучила, обесценивала настоящее. Поэтому-то Лариса и решила собрать все Славины вещи, чтобы сложить их у церковной ограды. Она знала, так многие делали. Но вмешалась Надежда Николаевна и безапелляционно заявила:

– Не смей! Эти попрошайки только с виду сирые и убогие, а на деле – денег куры не клюют. Знаешь, какой народ в церковь приходит? Виноватый. И глупый, потому что церковного нищего чуть ли не за святого держит, деньжищ ему отвалит и думает, что тот за него молится. А он не молится, а с божьим именем пирует. Нужны ему твои тряпки.

– Это не тряпки, – обиделась Лариса, но к свекрови прислушалась.

– Они тебе что, мешают? – не понимал материнского желания избавиться от всего, что связано с его отцом, Антон и своим отношением тоже, получается, вставлял палки в колеса на пути к освобождению из пут памяти.

– Давайте поменяем квартиру, – заикнулась однажды Лариса и тут же нарвалась на категорическое «нет!» со стороны сыновей.

– Это папино, – взвыл Глебка и, встав перед Славиной фотографией, забормотал, как старушка: – Папочка, если ты нас видишь, скажи ей, – он покосился на мать, – что мы не хотим никуда переезжать. Пожалуйста!

– Хватит уже, придурок! – толкнул в плечо младшего брата Антон и пожаловался матери: – Совсем крыша поехала, с покойниками разговаривает. Ты давай еще дух вызови!

– И вызову, – стоял на своем Глебка, не сводя взгляда с отцовского портрета.

– И часто он так делает?

– Часто, – буркнул в ответ Антон и оттащил брата от фотографии. – Иди давай, займись делом, – отвесил он ему подзатыльник и, взяв портрет, протянул его матери: – Убери его.

– Зачем? – удивилась Лариса поведению старшего сына, который обычно с боем отстаивал каждую отцовскую вещь.

– Затем, – Антон потупился. – Смотрит, как живой, а сам – мертвый.

Ситуация, свидетелем которой стала Лариса, ее обеспокоила, она почувствовала себя виноватой. Ее ребенок нуждался в помощи, в то время как она только и думала о том, как облегчить собственное состояние.

– Хочешь, мы съездим к папе? – предложила Лариса Глебке и, дождавшись воскресенья, поехала с ним на кладбище. Выйдя из машины возле оклеенных объявлениями ворот («Интересно, что предлагают?»), она попросила таксиста подождать и пошла следом за сыном, который безошибочно шел в нужном направлении.

– Знаешь, мама, – Глебка присел на корточки рядом с могилой, – иногда мне кажется, что там, – он показал пальцем вниз, – не папа.

– Папа. – Лариса не хотела никакой неопределенности. – Я сама видела.

– Ты могла ошибиться, – как-то очень по-взрослому возразил ей Глебка и сморщился, пытаясь удержать слезы.

– Я не могла ошибиться, – вздохнула Лариса и протерла рукой целлофан, в который была обернута Славина фотография.

– Могла, – выдохнул Глебка и прижался к матери. Он еще надеялся на чудо. – Когда я ложусь спать, я прошу, чтобы папа мне приснился, – поделился мальчик, и сердце у Ларисы екнуло.

– И что? Снится?

– Когда как, – уклончиво ответил Глебка и больше не проронил ни слова.

Признание сына разбередило и так неспокойную Ларисину душу. Ей почему-то показалось, что в этом есть определенная логика. Во всяком случае, она сама часто об этом думала: ведь не видела тогда Славиного лица, и понятно, по какой причине – крысы объели, а все остальное могло быть похожим.

«Я не мог-ла о-ши-бить-ся!» – снова и снова повторяла она, восстанавливая в памяти детали опознания, и поражалась тому, насколько легкомысленно повела себя в тот момент. Узрев знакомую одежду мужа, она отказалась от подробного осмотра тела, а ведь нужно было! Нужно было рассмотреть все то, что было известно только ей.

«Поздно!» – Лариса попыталась запретить себе мыслить в таком ключе, но ничего не получалось. – Я бы почувствовала!» – наконец взбунтовалась она и пошла по стопам сына – мысленно попросила Славу присниться ей. Бесполезно! Подсознание отказывалось служить своей хозяйке и молча дремало где-то на самом донышке ее души.

– Не о том вы думаете, Лариса Георгиевна, – раскочегарилась глупая Света, не стеснявшаяся говорить вслух о том, что уйти к другому работодателю ей не позволяет память о Вячеславе Витальевиче, которого она безответно любила. – Не о том! О другом надо!

– О чем? – с любопытством уставилась на нее Лариса.