На фиг нужен!

– Ты не поверишь, – как-то раз позвонила Ларисе свекровь и в деталях рассказала о том, как в одном из ее снов выглядел Слава. – Худой. Бородатый. Глаза волосами заросли. Насилу узнала. И говорит: «Забери меня домой, мама». А я ему: «Так ты уже умер». А он: «Это я для других умер, а для тебя…» – Голос Надежды Николаевны задрожал. – Знаешь, Ларочка, надо бы Славика помянуть.

«Да я его и так по сто раз на дню поминаю», – захотелось выпалить Ларисе, но она сдержалась и вежливо ответила:

– Хорошо.

Ответила и ответила. Через пару часов забыла, не в первый раз она слышит нечто подобное от Надежды Николаевны, неужели все помнить?! И только к обеду осознала, что у сна свекрови и ее собственного есть нечто общее: «Худой. Бородатый. Глаза волосами заросли». Совпадение, решила Лариса и посмотрела на часы – пора было ехать на рынок считать выручку. Она так и продолжала делать это сама, как когда-то Слава, причем Лариса не боялась, что убьют или отнимут, здраво рассудив, что снаряд в одну и ту же воронку не падает. Да и к тому же она по-прежнему отдавала определенный процент тому, кто заменил Жмайлова, став автоматически «покровителем» ее бизнеса, поэтому могла рассчитывать на условную безопасность. Иногда, ворочаясь ночами без сна, Лариса размышляла над тем, что это все равно риск, что у нее двое детей, что, наверное, необходимо заключить договор с каким-нибудь охранным предприятием, но тем не менее ничего не предпринимала, потому что помнила слова Жмайлова о том, что все охранные ЧОПы – это, так сказать, структурные подразделения, находящиеся под кем-то. «И под тобой?» – не удержавшись, поинтересовалась Лариса. «Руки пока не доходят, – ухмыльнулся тогда Жмайлов. – А так давно пора…»

«Лариса Георгиевна», – с почтительностью встречали ее продавцы и отчитывались с предельной скрупулезностью, зная, что предприниматель Крюкова не поленится пересчитать все до копейки. «Доверяй, но проверяй» – знали они ее главный принцип и легко обходились без обмана, умея быть благодарными за те возможности, которые она им предоставляла.

«Лариса Георгиевна – человек», – утверждал Семеныч, больше других переживавший трагическое исчезновение, а потом и смерть Славы. Невольно он чувствовал свою вину и все никак не мог собраться с духом, чтобы сказать хозяйке об этом. «Э-эх, – убивался Семеныч, вспоминая тот день, когда самолично отдал Вячеславу Витальевичу сверток с деньгами, – все-тки надо было настоять, чтоб оставил. Глядишь, цел бы был». Кстати, сама Лариса относилась к Семенычу с особой теплотой, потому что неоднократно встречалась с ним на допросах в милиции и знала, что с не меньшим пристрастием его допрашивали и ребята Жмайлова. «Коля, оставьте его в покое», – помнится, попросила она и даже взяла на работу в павильон его дочь, девушку с девятью классами образования, не приставшую ни к одному учебному заведению.

– Не подведем, Лариса Георгиевна, – вытянулся перед ней Семеныч во фрунт и вышел на работу в смену своей дочери, оставив ее на посылках со шваброй в руках.

– Не положено так, Владимир Семенович, – выговорила ему Лариса и тут же пожалела: Семеныч сморщился, погрустнел лицом. Было видно, что он разрывается между интересами семьи и общепринятыми правилами.

– Обучаю, Лариса Георгиевна, – пробормотал он и пару дней не появлялся на работе за кассой, все больше на складе, откуда незримо для окружающих контролировал весь процесс.

Лариса знала об этом и делала вид, что ничего не замечает. В конце-то концов общему делу это никакого вреда не приносило, скорее, наоборот, делало его более успешным и по-домашнему слаженным. А трудовая инспекция не так уж часто заглядывала на рынок, чтобы постоянно на нее оглядываться.

Позже Лариса узнала, что Семеныч растил дочь сам, не позволив ни одной женщине занять место ее матери. Он был и отец, и мать в одном лице и по-женски рассчитывал дни в календаре, чтобы определить приход ее месячных. Дочь его явно отставала в развитии и, значит, неслучайно оказалась в классе коррекции, но Семеныч не отчаивался и методично, изо дня в день, пытался усовершенствовать приобретенные ею по хозяйству навыки, поручая то сварить суп, то выгладить белье. И она отлично справлялась со всем, что не было связано с интеллектуальным напряжением.

Раз в год ей была положена оздоровительная путевка в санаторий по линии собеса. И Семеныч сознательно подгадывал отпуск, чтобы сопровождать дочь на отдыхе и следить за сохранностью ее девственности. «Знаю я эти ваши санатории и дома отдыха, – делился он с рыночными знакомыми. – Везде разврат, только глаз да глаз нужен».

Лариса часто думала о нем: ведь Семеныч остался вдовцом совсем нестарым мужчиной. Наверняка находились дамы, считавшие его завидным женихом. Но он выбрал дочь, понимая, что ей с чужой женщиной хорошо не будет. И ведь справился, воспитал. И ни о чем не жалел, во всяком случае, никогда на свое одиночество не сетовал. Значит, и она так может: забыть о себе и воспитывать сыновей, не пытаясь найти мужчину, который занял бы Славино место в ее жизни.