На фига попу гармонь...

Тяжело вздохнув и перекрестившись, Билл полез на свою голгофу, таща в зубах провод. Его приятель в это время, определив по компасу части света, устанавливал тарелку штырем в сторону Америки.

Агенты потом долго ничего не помнили, но проезжавший на скрипучем велосипеде из Гадюкино дядька Кузьма рассказывал вечером односельчанам, что с интересом наблюдал, как двух электриков, видать, из Чекушкинска – не нашенских, охрененно екнуло током.

– Стали черные, как головешки, – делился впечатлениями под бутылочку огненного продукта от баб Тони деревенский гармонист. – Один со столба навернулся, а другого аж затрясло всего… как уголек стал, дрожит весь, за крышку от бака держится и во-о-пи-и-т… даже русский язык забыл… Зачем они ее к липездричеству подсоединяли, до сих пор не пойму… Можа, опыты какие ставили?.. Кстати, мужики! А ну-ка угадайте: «Летит, а не птица, когтями машет и матерится?..»

Никто, конечно, не допетрил, что это электромонтер.

* * *

Да-а-а! – чесал в затылке Евсей. – Мишка сегодня не ходок… Вряд ли сумеет телку покрыть… А ведь Нинка Кошмарова команду дала… и червонец, – погладил себя по карману. – Ну уж как-нибудь уговорю бугая…»

У быка не маячило, и даже наоборот…

Зато проняло козла! Нанюхавшись от шефа самогонных испарений, он предпринял отчаянную попытку забраться на телку, но только ушиб себе хребет, низвергнувшись с нее наземь. Да впридачу получил ощутимый пинок от пастуха. Хотя Евсей и отогнал распутника, чтоб не вывелась порода под названием «Шалопутовские кошмары», но ставил его Мишке в пример.

Две колхозные коровы, которых Евсей звал Зита и Гита, жутко ревновали своего суженого и бурно радовались его неудачам и промахам.

– Пусть из Чекушкинска осеменителя выписывает, – мотая хвостами, чесали они языки, – а то к нашему мужику пристает, шалава, – костерили председателеву телку. – А Яшка-то – во козел! Кобель рогатый…

К их радости, у Мишки так ничего и не получилось.

Раздосадованный Евсей погнал стадо в деревню, горланя во всю глотку и подстукивая себе на барабане:

– С фермы вышел бригадир и поведал на-а ве-е-сь ми-и-р: «Нету-у больше-е молока-а – член сломалси-и у быка-а!»

Э-э-э-х! Ми-и-ша-а…

Мишаня весь этот знойный день обучал найденного дятла азбуке Морзе.

– Молодец, птичка, – хвалил одноглазого стукача, отбивая медленные и частые удары пальцем по столу.

Дятел дублировал их на струганой доске.

За уроком наблюдали невидимые Мишане жители другого измерения, поселившиеся в его лесной сторожке.

Перво-наперво, домовой Ерофей, столетний пузатенький дедок в ситцевой рубахе, трико и тапках. Прежний его дом со старыми хозяевами сгорел, вот он и поселился у Мишани, не имевшего на то время собственного домового. А без домового, как известно, что за жизнь?..

Так как Ерохе было скучно, то где-то в лесу он нашел бабу Кумоху, славную тем, что десятого марта, на день Тарасия, мучила засонь лихорадкой. Каждому известно, что на Тарасия нельзя спать днем, и совсем кранты – всхрапнуть под закат солнца. Но, к сожалению, десятое марта – один раз в году…

Эту тему, попивая чаек, и обсуждали домовой с Кумохой.

– Эх, Кумука Мумуковна, не скоро ты дождесси дня святого Тарасия…

– Сколько тебе говорить, Ероха, не Кумука Мумуковна, а Кумоха Мумоховна. Кажись, и молодой ишшо, склероза не должно быть. Бери с дятлика пример. Вишь, как птичка все на лету схватывает… Даром что дятел, а памятливый, – ворчала она, наслаждаясь чаем с сушками. – А то припер Мишаня эту башку намедни, – макала она сушку в чай, – до сих пор тошно вспоминать… Ну-у, уснет он на Тарасия… – мстительно пригрозила егерю.

– Тарас – опрокинь на матрас, – обнял за плечико даму Ерофей. – Кумука Мумуковна, а-а выходь за меня замуж… – развеселил он тетку.

– За тебя-а, склеротика?! Да ты через день забудешь, что жанатый, и в деревню блудить улетишь…

– Ну будя врать-то… Ты кого, прынца, что ли, подземного ждешь?.. Гнома какого-нибудь зачуханного? Тьфу! – осерчал на подругу Ерофей и стал наблюдать за учебой дятла, сам иногда постукивая по лбу.

Пообедав и вздремнув, благо на дворе стояло лето, а не март, Мишаня решил поглядеть видак, который приобрел на срубленные верхушки елок, и достал с полки кассету, купленную на Соломенном рынке Тарасова во время командировки в областной центр. «Гарри Поттер и тайная комната», – прочел он название ленты.

– Рассаживаемся согласно купленным билетам, – оживился Ерошка, приудобливаясь на шкафу перед экраном телевизора.

Рядом, позевывая, примостилась Кумоха, закрыв подолом черного платья острые свои коленки.

– В телевизор гляди, Ероха, – посоветовала возбудившемуся домовому.

После фильма на Кумоху нашла лихоманка. Она тряслась от неожиданно обрушившейся на нее любви к эльфу Добби.

Зелененький ты мой… – шептали синие губы Кумохи Мумоховны. – Любовь ты моя единственная… Прынц ты мой заморский, – вспоминала стройную фигуру, большие глаза и прекрасно очерченные уши… – Добби-и! – забывшись, вскрикнула она, ломая в тоске пальцы с нестрижеными ногтями и дергая полсотни лет нечесанные лохмы волос. – Мальчик ты мой единственный… – привела в шок домового.