На фига попу гармонь...

– Да кто это там все из шпалера шмаляет? – вылетел в трубу леший и на форсаже метнулся вверх, чтобы с высоты разобраться в обстановке. – Во-о нехристи! – оглядел открывшуюся панораму. – Опять, туды иху в лешего мать, огонь жгут и самогонку без меня лопают, – на бреющем погнал к поляне, забыв перейти в невидимый уровень. – Ро-о-дина-а види-и-т, ро-о-дина-а знае-е-т, где в облака-а-х ее сын пролета-а-ет, – горланил он, когда услышал еше один выстрел и пуля срезала его расчудесный новый шнобель. – Мо-о-й но-с-c! – завопил Леха, срываясь в штопор и стараясь поймать на лету отросток хрена.

Барабас озадаченно поднял голову вверх и замер, соображая, что это такое падает на него.

«Ежик, что ли, из космического полета возвращается?.. Правильно люди поют: «Много стало в наши дни, неопознанной фигни», – собрался он выматериться, чтоб мысль получила закругленность и яркость формы и выражения, как что-то мохнатое шмякнуло его прям в морду лица и, скатываясь по груди вниз, заверещало:

– Вот он, мой носик! – и цепкие лапки чувствительно ухватили прапорщика за стратегически важный объект.

Когда, придя в себя, он открыл глаза, костер погас, опохмелившийся контингент исчез, унеся с собой бидоны и чайники.

«Да-а-а! – подытожила события кукушка. – Крутой боевик в стиле: «XX век Фокс»».

* * *

Рыжий пакостник Бобик, пока его меховая пассия гуляла с проводником по деревне, сидел не дыша в самом дальнем углу будки.

«Слава питбулю, уехали, – подумал он, высовывая нос из конуры и прислушиваясь к реву удаляющегося милицейского драндулета, – а то Жучка приставать начнет, на алименты намекать, всю нервную систему расшатает… Государство не бросит, подымет детишек… – понюхал лежавшую рядом корочку. – Нет! Не хочется… Даже аппетит с этими бабами потерял. О-о-о, бляха-мурка, кого-то опять ротвейлер несет?! – услыхал шум мотора. – Да не одна тачка», – выбрался из конуры и прогнулся, разминая шею и передние лапы, потом спину и задние конечности. Чихнув и встряхнувшись, лениво побрел поглазеть, кого принес чертов ротвейлер.

Три машины тормознули у дома Кошмарова. Причем одна – с красным крестом.

Из джипа выскочил дюжий детина и, гремя оружием, раскрыл дверцу шестисотого «мерседеса», из которого показалась женская нога, от одного вида которой у дурацких мужиков потекли слюнки; а затем Бобик с замиранием сердца узрел чудную, стройную длинную ножку оригинальной масти, и следом грациозно выпрыгнула из машины высокая, блестевшая мытой шерстью русская борзая.

«Болонки-и ро-о-о-дные-е… – задохнулся от вожделения блудливый пес. – Ка-а-кие формы, какой экстерьер, какая стать!.. – подбежал поближе, но собачья дама даже не глянула на лопоухого коротышку. – Все вы поначалу нос воротите…» – ловко увернулся от пинка шкафообразного гоблина и на всякий случай отбежал подальше.

Приехавшие не успели накачать даже стакан, как распахнулась калитка и появился Кошмаров с улыбкой «номер один» на лице. Но при виде женщины его толстая рожа озарилась редчайшей улыбкой «номер тринадцать» (встреча премьер-министра).

– Ну чего ощерился, как дохлый кабан? В дом веди, – распорядилась дама.

Получив болезненный тычок от телохранителя, Кошмаров засуетился, пропуская крестную мать-перемать вперед себя и подобострастно указывая ей дорогу. Сзади пыхтели и гремели оружием телаки. Бдительный волкодав, чтоб его не заметили, спрятался за конуру, зато из сарайчика выглядывал круглый пятачок хозяйской любимицы, хрюшки Хавроньи.

«Эх, худоба, – позавидовала она приезжей, – не то что мы с Нинкой… Гербалайфу ба мне… килов с десяток… а то куды так растолстела…»

Почуяв какой-то незнакомый, но приятный запах, охрипший сторож высунул один глаз из-за конуры и обомлел, ощутив, что даже блохи на спине подавились кровью.

«Вот это Ша-а-вочка-а! – мысленно взвыл он. – Намедни шикарная овчарка была-а, теперь эта-а… а ту-у-т… сидишь как дурак на цепи-и, – горестно затряс плоской башкой. – Оковы тяжкие паду-у-т, темницы рухну-у-т, и свобода-а нас приме-е-т радостно у входа-а, и бабы кость нам подаду-у-т…

Вот наступит амнистия… кошаном буду… всех переимею», – размечтался он, вновь выглянув из-за конуры и наткнувшись взглядом на Хавронью.

«Развалила-а-сь, корова-а! Брюхо-то све-е-сила-а, – сплюнул на землю и растер лапой. – Какой же недавно про нее анекдот от Коляна слыхал? – почесал за ухом. – Ах, да!.. Почему у свиньи хвост крючком?.. Ответ: «Да так, на ночь запираться»», – скабрезно захихикал он.

И загрустил, вспомнив другой анекдот: «Ты кормил нашу собаку? Да. Ты кормил – ты и закапывай!»

Мишаня, как следует спрятав в сторожке гармонь, переправился на лодке в Шалопутовку, отметив про себя, что туристы все свои дела поделали и поставили шхуну к причалу.