На французской земле

В поведении русских партизан во Франции тоже, прежде всего, поражает эта абсолютная одинаковость их поступков и побуждений — вплоть до того, что рассказы самых разных советских людей совершенно похожи один на другой — так, как если бы их повторял с некоторыми бытовыми вариантами один и тот же человек, какой-то собирательный советский военнопленный, бежавший из немецкого лагеря. Они действовали так, точно очень давно, еще в России, они предвидели все, что с ними произойдет, — все обстоятельства их плена, условия или возможность побега и участие в партизанской войне на французской территории. Было вне человеческих возможностей предвидеть одну сотую тех бесчисленных обстоятельств, в которых все происходило. И вместе с тем, они поступали так, как поступали бы люди, руководствовавшиеся подробно разработанным планом. И их поведение во всех случаях было совершенно одинаково.

Один из моих знакомых, почтенный человек, всегда игравший известную роль в парижской эмиграции, навещал время от времени тюрьму Sante — с тем, чтобы помогать русским заключенным, которые туда попадали и которые чаще всего были лишены какой бы то ни было юридической защиты. Придя туда осенью 1944 года, он узнал, что там есть русский заключенный, посаженный за «попытку воровства» и не знающий ни слова по-французски. Он вызвал его; это оказался молодой широкоплечий человек с открытым лицом. — За что вас посадили? — Не знаю. — Как не знаете?

Но заключенный продолжал утверждать, что он этого не знает, и рассказал, при каких обстоятельствах произошел арест. Он был советский, они приехали в Париж с товарищем на велосипедах и должны были отправиться в казарму. Так как было поздно и темно, то они решили переночевать в гостинице и утром начать поиски казармы. Он пошел в гостиницу, а товарищ остался внизу, у витрины кафе. Когда он спустился, того не было. У кафе стоял велосипед. Он стал присматриваться — не их ли это велосипед. Тогда к нему подошел жандарм, надел на него наручники и отвел в комиссариат. Там его допросили и отправили в тюрьму. Трудно себе представить, как происходил допрос; арестованный не понимал по-французски, в комиссариате, конечно, никто не знал по-русски — в этом смысле познания и арестованного, и арестовавших были совершенно одинаковы. В тюрьме он сидел уже месяц, никто об этом не знал и никто им не занимался. — А где вы были до Парижа?

Он назвал большой город на Уазе. — Что вы там делали? — Был партизаном. — Вас кто-нибудь там знает? Он ответил, что его знают все.

Мой знакомый написал письмо мэру этого города, прося его сообщить, если возможно, какие-либо сведения о русском, Смирнове, который утверждает, что был партизаном. С обратной почтой пришел ответ — я привожу его дословно:

«В ответ на ваше письмо от десятого числа этого месяца по поводу Смирнова, русского заключенного в тюрьме Sante, и его товарищей я могу вам сообщить следующие сведения, которые я собрал о них. Начальник FFI Роберт Таро, служащий в данное время в качестве лейтенанта в Бовэ, заявил мне, что он знает Смирнова как человека положительного, храброго и честного. Он был в партизанском отряде вместе с г-ном Андрэ, муниципальным советником города и директором предприятия Порнэ, который подтвердил заявление г-на Таро и сообщил, что Смирнов и его товарищи участвовали в боях и убили или вывели из строя около пятнадцати немцев.

Что касается нас, муниципалитета, мы приняли их самым сердечным образом, и они произвели на нас прекрасное впечатление. Мы обещали им всяческую поддержку, на тот случай, например, если бы они захотели получить работу на предприятиях нашего района. Вот номера продовольственных карточек, которые мы им выдали: (следуют номера). Я прилагаю петицию об освобождении, подписанную товарищами, которые были вместе с ними. Прошу вас верить…» и т. д.

Смирнов, между тем, в ожидании ответа мэра, писал моему знакомому из Sante:

«Виктор Александрович, я никогда в жизни не воровал, и вот, видите, в настоящее время я в тюрьме и обвиняюсь за воровство, про которое я даже не мечтал, моя судьба такая, и от судьбы далеко не уйдешь».

Его, к счастью, удалось освободить — и тогда он подробно рассказал, как он действовал.

Его прибытию во Францию предшествовал долгий плен. Он бежал в первый раз, его поймали и посадили в Кенигсбергскую тюрьму, где он пробыл шесть месяцев. Затем его выпустили и отправили на работы. Он немедленно бежал второй раз. Его снова поймали, и он опять попал в тюрьму, тоже на шесть месяцев. В феврале 1944 года его привезли во Францию. 27 марта он бежал.