На фронтах Великой войны. Воспоминания. 1914–1918

Минут через 15 на станции оставался лишь один состав и прибывшая для пополнения 4-го пластунского батальона маршевая сотня под командой офицера. Этой сотне приказано было выдвинуться несколько вперед и занять позицию для прикрытия станции. Противник между тем на всем фронте продолжал наступление, в общем направляясь на станцию. А нам не везло: в тот момент, когда густые цепи большевиков были в расстоянии 800–1000 шагов, к нашему несчастью, снова густой туман заволок все и скрыл противника. Когда вскоре опять он поднялся, большевики были уже близко и открыли бешеный огонь по нашей импровизированной позиции. Потрясенные ранее морально наши остановленные части не выдержали и стали покидать позиции. 1-я батарея сразу оказалась под ружейным огнем, потеряла своего командира, полковника Туцевича, раненым (в грудь навылет) и вынуждена была сняться и уходить. Маршевая сотня пластунов оказалась наименее стойкой; едва противник открыл огонь по станции, как она снялась и стала «энергично» уходить вслед за последним, тронувшимся в это время со станции поездным составом, причем некоторые из наиболее «храбрых» молодых казаков словчились даже влезть на вагоны. Мы со штабом вынуждены были уходить со станции. Противник к ней подходил и обстреливал нашу довольно большую группу. Пластунская сотня нас нагнала и имела склонность даже обогнать, однако усилиями конвойных и моих мы заставили ее остановиться и отходить, прикрывая наш отход, в порядке, уступами. Долго это не удавалось наладить, но все же, в конце концов, я добился этого, правда, и огонь противника ослабел значительно. Грустно было видеть, с какой робостью, растерянностью, а иногда и трусостью казаки маршевой сотни – народ молодой, еще не «нюхавший пороха» – останавливались после не команды, конечно, а многочисленных сильных наших окриков и угроз немедленной расправы. Не обошлось тут дело и без комических номеров. Были случаи, когда части сотни останавливались у небольших мостиков в полотне железной дороги, и вот на наши указания и окрики «применяться к местности» некоторые казаки залезали под мост и боялись оттуда высунуть нос. Один казак, молодой, здоровый, обгоняя всех, особенно как-то спешил уйти и обратил наше внимание. Я окриком остановил его. Тогда он сказался раненым. «Куда же ты ранен?» – с удивлением спросили мы. Он указал на ступню ноги. Мы так и расхохотались: пуля угодила ему в самый каблук сапога и торчала из него наполовину, впившись головной частью в грубую кожу каблука. Потерь в сотне не было, но у нас в штабе, в конвое были. На моих глазах был убит ординарец, юнкер, молодой, красивый, еще совсем мальчик. Пуля угодила ему в затылок. И он, убитый наповал, опрокинулся на седле и готов был снопом свалиться, но был поддержан соседними всадниками и так уже мертвого его и везли. Мне особенно жаль было этого чудного юношу: он отличался необычайной красотой и идеальной исполнительностью и усердием на службе.

День между тем перевалил за полдень, а мы все отступали. Противник отстал и был уже почти вне сферы огня, но все же продолжал нас преследовать, особенно когда наши части делали попытки к остановкам. Все, что осталось от двух весьма слабого состава полков и двух батальонов, отходило в двух группах: вдоль лощины с ручьем, идущей почти параллельно железной дороги, отходил офицерский батальон и все, что к нему пристало (большая часть 2-го офицерского полка и инженерная рота); эту группу противник наиболее сильно преследовал и она имела наибольшую отступательную энергию, так сказать; другую группу составили самурцы и все, что к ним пристало, – пластуны, часть стрелкового батальона и все пять батарей; она отходила от с. Михайловское правее (если стать тылом к противнику) железной дороги.