На фронтах Великой войны. Воспоминания. 1914–1918

Был такой момент. Мы приближались к топографическому гребню возвышенности. Я чаще, чем Дроздовский, останавливался и смотрел все в бинокль, почему отстал от него шагов на 50. Поблизости нас двоих никого не было. Вдруг слышу крик-стон: «Ой-ей-ей!» и вижу, как Дроздовский полунагнулся, почти хотел схватить себя за ступню ноги. Потом запрыгал на одной ноге, пытаясь продолжать путь, но снова со стоном, свидетельствовавшим о мучительной боли, остановился, искривился и затоптался на месте. В этот момент я подбежал к нему и хотел помочь ему идти, но он со стоном сказал, что идти не в состоянии. В первый момент я немного растерялся: «Что делать? – думаю. – Как его вынести? Опасность очень близка».

На мое счастье, – я так этому обрадовался, – вдруг точно из земли справа, от железной дороги показался ординарец начальника дивизии, которого Дроздовский очень любил, между прочим, поручик Кулаковский[264] с двумя лошадьми в поводу, своей и начальника дивизии. Я ему тотчас закричал: «Скорее сюда! Начальник дивизии ранен!» Мы быстро порешили посадить раненого на лошадь. Он сначала было воспротивился, что не сможет от боли держаться на лошади. Я стал его убеждать сделать это при нашей помощи и поторопиться, ибо могли снова подстрелить и захватить в плен: «Ведь другого же выхода нет, потерпите!» – добавил я ему. Стиснув зубы и все время корчась от боли, при нашей помощи Дроздовский попал в седло. Кулаковский вскочил на свою лошадь и, помогая ему держаться в седле, поспешил уходить, причем я его направил вправо, дальше от обстрела по направлению нахождения в это время штаба дивизии. Вместе с тем я просил Кулаковского сказать, чтобы и мне прислали лошадь.

Вот как и при каких обстоятельствах был ранен и вывезен начальник 3-й пехотной дивизии полковник М. Г. Дроздовский[265]. Я – единственный свидетель тому и первый с поручиком Кулаковским оказали Дроздовскому помощь – вывезли его с места ранения и дали возможность скоро попасть на перевязочный пункт на ст. Пелагиада. Все, что приходилось мне по этому поводу слышать и даже читать, сильно расходится с изложенной истиной. Вероятно, ошибки вкрались уже потом в составлявшиеся реляции и донесения о бое 31 октября и ранении Дроздовского.

Отправив начальника дивизии, я остался один, как перст, на поле боя, явившись естественным и законным его заместителем, ибо старший из командиров полков, полковник Витковский был неизвестно где и, конечно, об убыли начальника дивизии ничего не знал. Я продолжал прежний путь. Туман рассеялся, и мне теперь стала видна и ясна вся картина происходящего вокруг. Влево, куда я все продолжал всматриваться, я увидел, наконец, отходивший офицерский батальон. Он сохранил до некоторой степени порядок и отходил примерно по тому пути, как он 23-го из резерва двинулся к Казенному лесу. Длинная большевицкая цепь шла частью за ним, а частью прямо на меня. Батальон делал попытки задержаться. И тогда останавливалась и вся длинная большевицкая цепь. Но откуда-то сзади нее появился эскадрон конницы, который нагайками понуждал остановившуюся цепь продолжать наступление. Дальше, в тылу у нас – там, где была большевицкая позиция, атакованная и взятая нами 22 октября, собирались какие-то наши группы, появилась батарея (1-я), туда отходил и офицерский батальон. Можно было думать, что там кто-то из начальствующих лиц устраивает отходивших и, видимо, готовится остановить наступление противника. Вправо от меня, на пригорке, почти у самого полотна железной дороги откуда-то появился самурский пулемет и один офицер с ним, поблизости никого не было. Этот пулемет тотчас открыл огонь и так и строчил, почти не прекращая его. Он обстреливал то, что было перед самурцами, и правее. Мне это не было видно. Я лишь заметил, что большая часть большевицкой цепи, что шла на меня, вдруг повернула круто вправо, в сторону самурцев. Очевидно, там противник получил удар. Но это продолжалось короткое время, и самурцы отходили, взяв влево и смешавшись с корниловцами. И те отходили, потеряв убитым своего командира, полковника Индейкина. Самурцы вышли из боя к с. Михайловскому. В этот момент мой ординарец привел моего коня, я сел на него и направился на тот бугор, где, как я сказал, кто-то собирал и устраивал правое крыло дивизии. Когда я туда добрался, встретил там Витковского и доложил ему об убыли начальника дивизии. Он уже от кого-то узнал об этом несколько ранее.

На возвышенности у ст. Пелагиада, откуда открывался большой обзор к югу почти до самого монастыря, устраивался офицерский батальон и большая часть 2-го офицерского полка и стояла на позиции 1-я батарея (полковника Туцевича[266]). Цепи противника надвигались. Мы отправились на станцию.

Отсюда уходили последние поезда и в числе их поезд с ранеными. Среди последних был и полковник Дроздовский. Мы подошли к вагону и простились с ним. Он был уже хорошо перевязан и выглядел бодро.