На фронте затишье

Мы побежали к лесу, — рассказывает Зуйков; сосредоточенно оттирая ладонью зазябшее ухо. — И тут начальник штаба Петров выскочил поперек дороги с пистолетом. Остановил всех. Шоферам приказал вернуться, а остальным бежать. За деревней он догнал нас на «студебеккере». На ходу посажал всех в кузов… Только одного повара убило. Его с подножки автоматчики срезали. Они метров за триста были. Всю машину продырявили. А больше никого не задело…

— Что же вы не оборонялись? — нетерпеливо спрашивает Егоров.

— Обороняться! Тебя бы туда! — Зуйков глядит на него с изумлением и иронически усмехается. — Попробуй обороняться, если нас человек тридцать было, а их три сотни. Ладно, Петров не растерялся, а то бы многие там остались.

Вот тебе и «Солнце». Вот тебе и ругань Кохова и оскорбления Грибана. Отыграться на нас, радистах, можно. По как мы могли в то время установить связь, если Журавлев драпал вместе со всеми?

Если верить Зуйкову, в Нерубайке сейчас целый батальон немцев. Они с минометами и бронетранспортерами. Понаехали автоматчики-мотоциклисты. И кто знает, не взбредет ли им в голову ударить по нашей высотке с тыла? Кохов, пожалуй, вчера был прав, что на этом «ключе к обороне» можно оказаться запертыми на крепкий «замочек». Судя по всему, не обманывает чутье напитана.

Ведем немного отдохнувшего Зуйкова к комбату. Он так и не успел отогреться. Зябко поеживается, потуже запахивает шинель, застегивает ее на все крючки.

— А что вы тут мерзнете под машиной? Почему в блиндаже не живете? — спрашивает Зуйков, прикрывая лицо от ветра прохудившейся во многих местах вязаной шерстяной варежкой.

— Не построили нам здесь общежития. А самим строить нет смысла, — говорит Юрка. — Ты вот, Семеныч, в приметы веришь. Веришь, я знаю. А я давно приметил — только устроишься капитально на одном месте, сразу перегоняют на другие позиции.

— Да у вас тут рядом готовый блиндаж. Я прямо на него наткнулся. Думал, вы там. А он пустой.

— Где?

— Вот тут рядом. Вон бугорок виднеется.

— Ну-ка, Дорохов, разведай. Проверь показания сержанта и доложи, — приказывает Смыслов.

Шагаю к бугорку, который на поле, изрезанном бороздами, едва заметен. Рядом с холмиком открывается вход. И в самом деле — блиндаж. Вниз к грубо сколоченной дощатой двери сбегают земляные ступеньки. Внутри пахнет сыростью и прелыми листьями. Но сделано все добротно. Нары, сооруженные из ровных жердей, застланы мелкими сухими ветками. Стойки из неотесанных толстых бревен наполовину спрятаны в земляные стены. Слева от входа — печурка с потемневшей золой в топке. Рядом на высоком пеньке стоит давно потухшая лампа-гильза. А сверху массивные бревна — яс удовлетворением поглаживаю рукой их шершавую кору.

О таком убежище мы могли только мечтать. Лес совсем рядом. Дров сколько угодно: топи и сиди у печурки, грейся в свое удовольствие.

Сегодня же отпразднуем здесь новоселье. Натопим — и выветрится вся сырость. Натаскаем свежих веток. За-стелим нары брезентом. Это же чудо! Подземный дворец! Хотя и вместит он человек семь-восемь, не больше.

Спешу поделиться радостью со Смысловым и Бубновым. Расчетам нельзя уходить от машин, а нам можно. Теперь мы не будем стеснять их. Наоборот, они будут ходить к нам греться.

Смыслов тоже радуется:

— Надо Бубнову показать. Пошли к нему.

Командир взвода слушает нас рассеянно. Не поймешь — доволен он или нет. Выслушав, приказывает:

— Смыслов, займись блиндажом. Заряжающих пригласи. Они помогут. А ты, Дорохов, пойдешь с Коховым в штаб саперного батальона. Капитан останется там и будет поддерживать постоянную связь с командным пунктом бригады и штабом полка. Вы с Зуйковым поступаете в его распоряжение.

Вот тебе и новоселье!.. Рано я обрадовался. «На переднем крае все переменчиво…» От кого-то я слышал такую фразу. Пожалуй, от самого Бубнова. И сейчас убеждаюсь в этом на собственной практике. Кажется, я начинаю набираться солдатского опыта.

«ЗАЧЕМ ВАМ ДЕНЬГИ?»

Мы пересекаем балку. Поднимаемся по скользкому лесистому склону на соседнюю высотку.

Осторожно, по-заячьи оглядываясь по сторонам, впереди семенит Зуйков. За ним Кохов. Сзади с автоматом, снятым с предохранителя, следую я. Перед выходом капитан проверил у нас оружие, и сам кроме пистолета захватил автомат.

— Кто знает, может быть, там, где Зуйков ползал на пузе, придется прорываться с боем, — сказал он Грибану на прощание.

Минуем лесок и поднимаемся к большой соломенной скирде, одиноко возвышающейся на лысом холме.

— Вот тут меня обстреляли, — оборачивается Зуйков. — А откуда стреляли, так и не понял.

Кохов передает автомат сержанту, приказывает нам замаскироваться в соломе, а сам долго, пристально смотрит в бинокль то в одну, то в другую сторону. Наконец он решает:

— Давайте сделаем так… Сначала пойдет Зуйков. За ним я. Если всем сразу двинуться, группу заметят. Давай, Зуйков, двигай. Стрелять будут — ложись и ползи!