На глазах у сорока миллионов

Она пришла в себя незадолго до прибытия “скорой”. Узнав его, она пробормотала: “Нет, пожалуйста, уходите отсюда, а то он узнает”, – а затем снова потеряла сознание. За открытым окном спальни Синди на одной из железных ступеней пожарной лестницы, чуть пониже подоконника, Клинг обнаружил легко различимый след ботинка. И совсем рядом со следом между двумя прутьями он нашел маленький комочек чего-то, что напоминало землю. Существовала, пусть и небольшая, вероятность того, что этот комочек с ботинка нападавшего на Синди. Он осторожно положил его в толстый конверт, на котором написал, что его надо доставить лейтенанту Сэму Гроссману из полицейской лаборатории.

Глава 7

Каждый раз, когда Клинг приходил в лабораторию на Хай-стрит, его охватывало чувство, которое он испытал в одиннадцать лет на Рождество, когда родители подарили ему набор химических реактивов. Лаборатория занимала почти половину первого этажа здания Центрального управления, и хотя Клинг понимал, что для Гроссмана и его коллег она была самым заурядным местом, для него же – страной научных чудес. Ему она представлялась воплощением правды и справедливости в виде рядов камер и фильтров, светильников и увеличителей, конденсаторов и проекторов. В молчаливом скоплении обычных и стереоскопических микроскопов была аура неизвестных миров. В кварцевых лампах с их ультрафиолетовым светом – какая-то магия, а в мензурках и тиглях, в колбах и треножниках, в бюретках и пипетках, в пробирках и горелках Бензена – неизъяснимая поэзия. Полицейская лаборатория была жизненным воплощением “Меканикс иллюстрейтид” с ее весами и инструментами, измерительными лентами и микрометрами, скальпелями и микротомами, шлифовальными кругами и струбцинами. И надо всем этим витал аромат тысячи химических веществ, щекотавших ноздри, словно запах экзотических духов с древнего арабского барка.

Он любил эту лабораторию и входил в нее, как маленький мальчик, забывая часто, что он пришел обсудить факты, связанные с насилием и смертью.

Сэм Гроссман никогда не забывал о фактах насилия и смерти. Это был большой ширококостный человек с руками и лицом фермера из Новой Англии. Взгляд его голубых глаз, спрятанных за большими очками, был совершенно простодушным. Он говорил с той мягкостью и теплотой, которые напоминали о давно минувших временах, хотя в его голосе и чувствовались нотки строгости, присущие человеку, постоянно имеющему дело с холодными научными фактами. Утром того понедельника он снял очки, протер линзы полой своего лабораторного халата и, снова водрузив их на нос, сказал:

– На сей раз ты нам принес кое-что интересненькое, Берт.

– Что же?

– Твой человек оказался ходячим каталогом. В том фрагменте мы нашли все, кроме кухонной раковины.

– А для меня что-нибудь полезное нашли?

– Трудно сказать. Пойдем со мной.

Мужчины прошли по всей лаборатории мимо длинных белых столов с пробирками, в которых находились различные химические вещества, некоторые даже кипели – все это напоминало Клингу фильм о Франкенштейне.

– Вот что мы смогли выделить из того фрагмента. Семь различных идентифицируемых материалов, прилипших к основному материалу, который, в свою очередь, является комбинацией трех материалов. Я считаю, ты был прав, предположив, что это фрагмент с его ботинка. В любом другом случае он вряд ли сумел бы собрать так много самого разного дерьма сразу.

– Ты думаешь, это с каблука?

– Скорее, с того места подошвы, которое примыкает к каблуку. Хотя наверняка утверждать, конечно, нельзя. Это только гипотеза. Но весьма правдоподобная, учитывая собранный им мусор.

– Какого типа мусор?

– Смотри, – сказал Гроссман.

Каждая крошечная частица или частицы “мусора” были нанесены на отдельные предметные стекла, имевшие свои обозначения. Стекла стояли на специальном стеллаже, и Гроссман, объясняя, притрагивался указательным пальцем к каждому из них.

– Основной состав образован из материалов, представленных на вот этих первых трех предметных стеклах и являющихся вязкой мастикой, к которой приклеились все остальные.

– И что же это за три материала? – спросил Клинг.

– Жир, древесные опилки и кровь, – ответил Гроссман.

– Человеческая кровь?

– Нет. Мы подвергли ее тесту Уленхута. Она совершенно точно не человеческая.

– Это хорошо.

– Да, – согласился Гроссман, – поскольку она дает нам кое-что для анализа. Где мы скорее всего можем столкнуться с комбинацией древесных опилок, жира и животной крови?

– В мясном магазине? – предположил Клинг.

– Таково и наше предположение. И четвертое предметное стекло подтверждает его. – Гроссман постучал пальцем по стеклу. – Это щетина животного. Сначала мы сомневались, поскольку неровность поверхности очень напоминала человеческий волос. Но медуллярный коэффициент – соотношение между диаметром сердцевины и диаметром всего волоса – равнялся ноль целых пять десятых. Если бы этот коэффициент был меньше, то это указывало бы на его человеческое происхождение. Но этот определенно не человеческий. Он принадлежит животному.

– Какому? – спросил Клинг.