На горах (Книга 2, часть 3)

Никто не противоречил, Варенька поняла слова дяди и вся внезапно зарделась.

На другой день после совещанья Луповицких кто-то тихими шагами подошел к Дуниной комнате и чуть слышно постучал в дверь. Судя по времени, Дуня подумала, что горничная пришла постель убрать, поспешно отворила дверь и увидела перед собой Марью Ивановну. Вздрогнула Дуня, и сердце у ней болезненно сжалось. С той минуты, как случилась с ней перемена, не могла она равнодушно смотреть на женщину, завлекшую ее в новую веру, на ту, кого еще так недавно звала своим светом и радостью, говоря: "При вас я ровно из забытья вышла, а без вас и день в тоске и ночь в тоске, не глядела б и на вольный свет".

Величавой походкой вошла Марья Ивановна. Безграничная любовь и нежная заботливость отражались в голубых ее глазах и во всем ее еще прекрасном, хоть и сильно изможденном лице. Протянула она руки, привлекла Дуню в объятия и нежно ее поцеловала.

Ровно кольнуло у Дуни в сердце от этого поцелуя.

- Что с тобой, милая? Что с тобой, дружочек мой? - с любовью и участьем сказала Марья Ивановна, садясь у изголовья кровати и сажая Дуню на не убранную еще постель.

- Ничего, - холодно и сдержанно отвечала Дуня, опуская глаза. - Домой бы скорей. Соскучилась я по своих.

- Успеешь, красное солнышко, успеешь, моя золотая, - тихо отвечала ей Марья Ивановна. - Повремени немножко. Кой-какие дела по именьям задержали меня здесь. Как только управлюсь, так и поедем. Да что-то вдруг тебе домой захотелось? Прежде про дом и не поминала, а теперь вдруг встосковалась.

- Надо же когда-нибудь домой, - спустя глаза, тихо проговорила Дуня. Нельзя же навсегда здесь оставаться.

- Конечно, пока жив отец, его нельзя совсем покинуть. А ежели что случится с ним, место тебе здесь, либо у меня в Фатьянке, - сказала Марья Ивановна. Ты ведь от мира отрешенная... Не жить тебе в нем.

Вспыхнула Дуня, дрогнули у ней губы. В горьких слезах чуть слышно она промолвила; .

- Не могу я тятеньку покинуть! Без меня помрет он с тоски... И теперь скучает... Один ведь, никого возле него нет. Не с кем слова перемолвить... Нет, не могу я жить без него.

- Так ты нарушаешь данную клятву!.. А ты давала ее вольною волей, помнишь, когда приводили тебя к праведной вере... Не помнишь разве, что ты обещала богу забыть отца, род и племя, весь мир с суетой его, - строго, дрожащим от волненья голосом заговорила Марья Ивановна. - Вспомни, кого ты давала по себе порукой... Царицу небесную, пресвятую богородицу дала в поруки!.. Неужли думаешь, что нарушение такой клятвы пройдет тебе даром? Нет. И в писании сказано, что бог поруган не бывает... Когда ты давала клятву, в сионской горнице был ангел божий, он невидимо стоял перед тобой и записывал твои обещанья... Так разве можно нарушать их? Все несчастья, все напасти, все печали и безысходное горе еще в здешнем мире над тобой разразятся, а в том веке вечная тебе гибель во узах нечистого... Вот что тебе впереди. Пришла ты на путь правых, отреклась от мира и вдруг бросилась назад, опять хочешь ринуться в его суетность... Ведь это поступок Искариота... Чашу Иуды до дна изопьешь и с ним разделишь бесконечные мученья в жилищах врага, будешь навеки проклята богом и всею небесною силой...

Привела я тебя к вере праведной, была твоей восприемницей и теперь несу ответ за душу твою... Прими же слова мои как повеления свыше... Кайся в погибельных сомнениях, отгони нечистого, возвратись в ограду спасенья... Тогда будет на небесах великая радость, отец небесный ведь не столько радуется о девяноста девяти овцах, мирно пасущихся на спасительной его пажити, как об одной заблудившей и к нему возвратившейся.

Дуня молча плакала. Вспомнилась ей матушка Манефа. Было похожее дело в Комарове. Тогда Дуне было еще только десять лет. С покойницей Настей сидела однажды она за рукодельем в игуменьиной келье, за перегородкой в боковуше, и от слова до слова слышала, как матушка началила молодую инокиню малого пострига, Евникею. Круглая сирота, дочь тысячника, жила Евникея у дяди и много там терпела от своих и чужих. Раз дядя из дома выгнал купчика, завладевшего сердцем девушки, и она в тоске и слезах ушла в скиты и сыскала там радушный приют в Манефиной обители.

Через сколько-то месяцев дошли до нее вести, что возлюбленный ее покончил жизнь. А она было дала ему доверенность вытребовать у дяди наследственный капитал и потом обещалась замуж за него выйти. Письма дядя ей присылал, чтоб уверилась она в смерти того купчика. И когда она уверилась, опротивел ей божий свет и предалась она безотрадному отчаянию. А скитские матери день и ночь напевают ей: "Поди да поди в лик девственниц, притеки к тихому пристанищу, отрекись от мира, прими иночество". И с горя она приняла его. Прошел месяц после пострига, вдруг приезжает в обитель молодой купчик живехонек, здоровехонек, привозит Евникее двадцать тысяч выхлопотанного ей родительского достоянья...