На горизонте души…

Когда мы шли на остановку трамвая, запрыгивали на подножку и протискивались вглубь вагона, и после, когда вышли на незнакомой мне станции, я не задавал вопросов, хотя было немного не по себе. И даже когда в сквере, разбитом между незнакомыми мне домами, дворник усадил меня на скамью и велел подождать, я не посмел спросить. — где нахожусь, сколько ждать, и в каком направлении идти, если он не вернётся.

Сумерки скрыли от меня чужой двор, ночная, малознакомая мне жизнь понемногу вступала в свои права, впрочем, напугаться я не успел. Придерживая что-то за пазухой, дворник увлёк меня за собой, и проделав весь путь обратно, мы оказались у школы.

Я находился в полном неведении, зачем я был нужен, в чём заключалась моя помощь, а посему счёл за лучшее отпроситься поскорее домой.

— Куда это?! — Изумился дворник. — Иди-кось. Налью! — И, добыв из- под пиджака бутылку, а из кармана стаканчик, наполнил его доверху и приказал, — Пей!

Не сумев, не посмев ослушаться взрослого, я опустошил стаканчик, не почувствовав вкуса напитка.

— Это грушовка? — Несмело поинтересовался я, ощущая в животе и горле какой-то непонятный жар.

— А то! Самая настоящая! — Хохотнул дворник и, хлопнув по плечу, разрешил, — Теперь уж беги, теперь можно!

Я честно пытался бежать, но ноги отчего-то разучились ходить, так что до дома я добрался нескоро, и сразу лёг спать, чтобы родители не заметили, что со мной.

А наутро я не смог подняться с кровати. Доктор, осматривая моё безвольное от горячки тело, касаясь его холодными пальцами и прослушивая стетоскопом, хмурился, а на встревоженные вопросы матушки отвечал односложно:

— Обойдётся. Нервы. Попейте ландыша.

— Сколько капель мальчику давать?

— Да не молодому человеку, а вам! — Ответствовал доктор, и многозначительно глянув на меня, наскоро распрощался, отказавшись даже от чаю.

До самого первого сентября я сторонился школьного двора, а после старался избегать и дворника, хотя тот, завидев меня, всякий раз бросал свою пыльную работу, и, облокотившись об инструмент по сезону, насмехался не таясь.

Нескоро, но я справился с этим испытанием. Думаю, почти уверен, что дворник был уроком, что преподнесла мне жизнь или наказанием за излишнюю наивность, неумение лицемерить и напрасную веру в людей. Тогда я ещё не знал, что возраст не делает нас хорошими или дурными, а в ответе за это одна лишь душа.

Машина времени

Как только развязался пупок восьмидесятых, полетело кубарем всё, что казалось незыблемым, на что были потрачены силы многих хороших людей, и тех, которые пытались следовать им. Недолго, как по узкому ледку, скользило кое-что, делалось, хотя виделось уже, маячило впереди то самое «в никуда», которое держит подле себя, дабы полюбовался ты гибелью всего, что дорого, к чему не то, чтобы лежала, но приросла твоя душа.

— Знаешь, а хорошая была та идея с веломобилем. Будоражила нашу молодую кровь грядущим путешествием. Причём, не пугали ни расстояния, ни гребни дорог.

— Да, местами у нас довольно сильные перепады, — то в горку, то с горы…

— Ну, под гору-то ещё ничего, а вот вверх — тяжело было бы педали крутить.

— Ну, не тяжелее трёх тренировок в день. Обычная спортивная работа, куда деваться. Зато — ни тебе горючего, и природе никаких неудовольствий.

— Сколько планировали построить машин, не помнишь?

— Неа. Помню только с кем должен был быть в паре. Ещё — вешалку для костюма, чтобы было в чём сходить в театр и по музеям.

— Эх, жалость-то какая!

— Ты о чём?

— Да что не вышло ничего!

— А из-за чего, в курсе?

— Нет.

— Потому, что все хотят на готовенькое, ручки марать не спешат, стоят в сторонке, ждут, пока другие измажутся по уши. Те ж наивные, делом больны, себя не жалеют.

— Ну, так не на что было зариться!

— От того и не было.

— И замысел-то казался каков! — по дорогам необъятной нашей страны, да от Чёрного моря до Балтики, и с в каждом водоёме — под воду… Помнишь, как местные мальчишки нам кричали? — «Водолазы приехали, водолазы!»

— Ага. А рыбаки удочки свои бросали, и тоже к нам поближе. Да, забавно… Для них мы были, словно из цирка или водяные… Стой, а компрессор? Он же ого-го какой тяжёлый.

— Так в пути бы баллоны и забивали. Рассчитано было — до ста пятидесяти атмосфер. Крутишь педали, едешь и нагнетаешь воздух в восьмилитровый баллон. Нормально! Всё учтено могучим ураганом.

— Нормально… Да не сбылось.

И гляжу я с досадой то на визави, то в минувшее, а то и за окно. Тёплое одеяло тумана укрыло землю, следом снегопад занавесил стороны света. Чего попусту тревожить себя несбыточным, оно и в прошлом скребётся мышью, точит гусеничкой, грызёт полночной улиткой, да так оглушительно, что, право слово — хочется рыдать.

Гаичка

Не достало солнцу силушки взобраться повыше на январское небушко. Сколь красным его не клич, а бледно светило ясное, подморожены его щёки, обветрены губы, да так, что растресканы, а округа вся в каплях крови ягод калиновых.

А небушко-то, ярки бело-голубы глаза под брови лесов подводит, насмехается будто над солнышком, над немощью его и видом болезным.