На грани анархии

— Нет, — резко ответил он.

Ханна покачала головой.

— Нет. Я в это не верю. Ты сказал, что у тебя есть лекарства на пять лет.

— Есть, но этого недостаточно. Нам может понадобиться больше. Нам нужно больше, чтобы обезопасить себя.

Она видела это в его глазах — теперь он перед ними в долгу. Точнее, он им обязан.

Его лицо потемнело.

— Я сделаю все, чтобы защитить Майло, Ханна. Все, что угодно.

Ханна отпрянула назад, как будто он дал ей пощечину.

— Я тоже. Но должна быть грань, Ноа.

Его глаза стали злыми.

— Нет никакой черты, кроме той, которая сохранит жизнь Майло. Майло и тебе. Разве ты не видишь? Вот что важно. Мы пройдем через это. Втроем.

— Нас четверо.

У него хватило приличия выглядеть пристыженным.

— Прости, Ханна. Да, нас четверо. Ты, я, Майло и ребенок. Я сделаю все возможное для города, но ты — мой приоритет. Вот и все. Я не буду извиняться за это. Я сделаю все, что должен, чтобы ты оставалась в безопасности.

Она снова посмотрела на улицу. Холод жалил ее лицо и руки. Глаза жгло.

Один из горожан сопротивлялся. Он замахнулся на солдата. Солдат ударил его прикладом своей винтовки. Мужчина рухнул на снег. Женщина и девочка-подросток закричали и побежали к нему.

Солдат жестом подозвал двух других ополченцев, которые схватили мужчину под руки, подтащили его к одному из оставшихся грузовиков и закинули в кузов, как мешок с мукой.

У Ханны скрутило желудок. Противная кислота обжигала горло. Все, что она могла сделать сейчас, это не выбежать на улицу и не попытаться их остановить.

Она знала, что ее недостаточно. Она всего лишь один человек. У них было все оружие и люди. Пока что.

— Это... — она указала вниз по улице. — не похоже на безопасность.

— Это для нас.

Гнев захлестнул Ханну.

— Как ты можешь так говорить?

Ноа сжал челюсть.

— Я позабочусь о том, чтобы каждая из этих семей поселилась в лучших домах, оставшихся в Фолл-Крике. Из-за стольких смертей у нас есть несколько десятков пустых домов с каминами или дровяными печами, септическими системами и колодцами. Я прослежу, чтобы у них хватило еды и дров. Я лично прослежу за этим.

— Так вот как ты живешь с самим собой? Делаешь несколько добрых дел, чтобы притвориться, что ты не участвуешь в этом?

Он выглядел уязвленным.

— Это нечестно.

— Разве? А когда Розамонд и ополченцы решат их не кормить? Что тогда? Они контролируют еду, Ноа. Посмотри, как они держат тебя на поводке с помощью лекарств Майло.

Ноа опустил глаза, не в силах встретить ее взгляд. Он выглядел как человек, уже побежденный, человек, смирившийся с ужасной судьбой.

— Я больше ничего не могу сделать.

— А что, если она снова пошлет за Бишопом?

— Она не станет. Бишоп был врагом Джулиана, а не ее.

— Ты не можешь этого знать. А Лиам?

Ноа напрягся.

— Лиам Коулман может сам о себе позаботиться.

Ханна вздернула подбородок.

— А что если я скажу ей, что убила ее сына? Как думаешь, насколько я тогда буду в безопасности?

Он резко поднял голову, в его глазах вспыхнула паника.

— Ты не можешь этого сделать.

— Ты знаешь, что она опасна. Ты говоришь одно, но я вижу правду. Ты бегаешь вокруг, пытаясь потушить пожар, но не доходишь до источника. Все это взорвется тебе в лицо, Ноа.

Он выглядел растерянным, затравленным. Разрываемым на части.

Ханна вспомнила определение из студенческих времен, из курса «Психология», который она прослушала: когнитивный диссонанс.

Разум Ноа не мог допустить сосуществования двух истин: люди, от которых зависела жизнь его сына, разрушали его город и подвергали опасности его близких.

Признать, что его наставница Розамонд и лучший друг Джулиан порочны, оказалось слишком страшной реальностью. И поэтому Ноа не сделал этого.

У Ханны таких терзаний не возникало.

Победив одного врага, она обнаружила другого, восставшего из пепла первого. Розамонд Синклер не уступала своему сыну, хотя и по-другому. Суперинтендант несла ответственность за страдания, смерть и разрушения. Она будет ответственна за гораздо большее.

То, что Ноа не хотел смотреть правде в глаза, не делало ее менее реальной.

Ханна устало покачала головой.

— Кто ты, Ноа Шеридан?

Он уставился на нее, его взгляд просил, умолял ее.

— Ханна, пожалуйста. Я твой муж. Я отец Майло. Я тот же самый человек, каким был всегда.

— Этого я и боялась.

Ноа покраснел. Он выглядел пораженным, как будто она дала ему пощечину. Открыл рот, чтобы возразить, но ничего не вышло.

— Папа?

Они оба посмотрели вверх.

Майло стоял в коридоре возле своей спальни. На нем была пижама с Человеком-пауком. Его темные кудри торчали во все стороны. Он протирал глаза от сна.

— Там плохие парни? Я хочу помочь бороться с плохими парнями.

Ноа вернулся в дом и встал между Майло и открытой дверью, чтобы закрыть ему обзор. Он потер лицо тыльной стороной руки.

— Все в порядке, сынок. Обещаю. Давай я уложу тебя обратно в постель?

Майло посмотрел на Ханну.

— Может, ты сделаешь это?

Ей не пришлось заставлять себя улыбнуться. Не для Майло. Никогда для Майло.

— Конечно, милый. Я с радостью.